Человек есть часть Природы, высшее ее произведение, значит, и он может обрести жизненный смысл лишь в творении. Человечество же может обрести смысл лишь в одном – в сохранении навсегда всего созданного человеком. Городов, статуй, картин, детей…
– А что надо сделать, чтобы так и было? Я имею в виду, что надо сделать, чтобы будущее человечество принялось всех оживлять? – перебил Мегре, отчаявшись хоть что-нибудь понять.
– Надо просто поверить в это. И постараться, чтобы поверили другие. Тогда не будет гибельной для человечества войны, и оно вернется к нам, вернется Богом.
– А вы сами-то в это верите?
– Верю. Потому что все уже случилось. Почти случилось.
– Что почти случилось?
– Будущее.
– И все получилось? Они научились воскрешать?
– Да.
– А почему вы сказали, что все уже почти случилось? Почему почти? Ведь вы понимаете, что «научились воскрешать» и «почти научились воскрешать», это разные вещи.
– Я сказал «почти», потому что мы еще не вполне научились управлять достигнутым. К тому же пара-тройка проблем все еще не решена…
– Каких проблем?
– Ну, для отладки необходимо еще найти и внедрить в будущее несколько человек. А одного человека, человека с определенными характеристиками, надо еще создать, то есть родить.
– Надо родить?!
– Да, родить. Нужно, чтобы женщина с определенным геномом зачала человека от мужчины с определенным геномом.
– И все?.. – вспомнил Мегре мадмуазель Генриетту с ее внучкой, мечтающих родить спасителя.
– Нет, не все. К сожалению, возможность гибели человечества в результате термоядерной войны пока еще не устранена.
– Не устранена… – повторил Мегре, падая духом.
– Да не расстраивайтесь вы так! – тронул его предплечье Пелкастер. – Над решением этих вопросов во времени работают многие ученые прошлого и ближайшего, и многие женщины, и потому успех близок.
– Надеюсь…
– Вы что-то хотите еще спросить?
– Да, mon ami. Вы сказали, что тот Мегре, ну, воскрешенный, способен вернуться ко мне знанием… – солнце уже село, и они с Пелкастером остались наедине друг с другом.
– Да, способен.
– А почему не вернулся?
– Потому что вас… Ну, скажем, вас еще не вполне воскресили. И потому вы пока разрознены.
– Понимаю, – Мегре вспомнил, что нечто подобное говорила ему Катрин Жарис. – А вас, значит, воскресили на все сто?
– Да, воскресили, меня и мою дочь, – сказал Пелкастер, посветлев лицом. – В две тысячи четыреста восемьдесят третьем, двадцатого сентября.
– Круто, – только и смог сказать Мегре.
– Не верите? Посмотрите на мои часы, – Пелкастер протянул руку, и комиссар, всмотревшись, увидел в одном из окошечек замысловатой электронной штучки цифры 11.05.2484.
«Нет, он сумасшедший», – подумал Мегре, прежде чем поинтересоваться:
– Значит, если… если божественно организованное знание вошло в вас, вы все знаете?
– Да. Я все знаю. Или могу узнать, если захочу.
– Тогда вам должно быть известно, что случится со мной в ближайшее время?
– Знаю, – лучезарно улыбнулся Пелкастер. – Все будет неплохо.
– А прошлое знаете?
– Свое прошлое – естественно. А о прошлом других людей я могу узнать от собратьев. |