Смита, весьма чутко прислушивавшегося к зову бушующих в шестнадцатилетнем теле гормонов, одновременно восхищали и возмущали как сами эти рандеву, так и то, что проходили они — звучно проходили — под крышей его собственного провинциального жилища. Звуки, доносившиеся из-за двери гостевой спальни, развеяли все сомнения в сексуальной ориентации Ральфа. Какое-то время Смит сдерживал любопытство, но однажды был побежден и, симулируя острую нужду в телефонном справочнике, наткнулся на Ральфа в прихожей — тот враскачку спускался по лестнице, с видом заправского мачо застегивая ремень на солдатских штанах и источая аромат чего-то таинственно-возбуждающего.

— Ну и как житуха, малыш Ральфи? — поинтересовался Смит самым презрительно-снисходительным тоном, на который его хватило. — Скунсиха в порядке?

Ральф поднял глаза к потолку, сунул руки в карманы и небрежно бросил:

— Прогуляемся?

И они прогулялись. Несмотря на угрозы остаться в Англии навечно, нарожать Ральфу кучу детей и взрастить их в трущобах, на воплях «Секс Пистолз», подсесть на героин и умереть от передоза, Ширель в конце семестра вернулась к себе в Штаты, а Ральф со Смитом стали закадычными друзьями.

Их дружба основывалась на умении с комфортом проводить часы в обществе друг друга без необходимости разговаривать или двигаться. Как и в школьные времена, вне дома они по-прежнему вращались на разных орбитах, но жили бок о бок, дорожа бесценной возможностью не прилагать ни малейших усилий к общению — роскошь, которую ни тот ни другой не позволяли себе больше нигде и ни с кем.

Понятно, молчали они не всегда. Иногда обсуждали, какой канал смотреть, даже препирались по этому поводу; случались и битвы местного значения за обладание телевизионным пультом, если один считал другого недостаточно компетентным для работы со столь ценным устройством. А иногда они беседовали о женщинах.

Женщины. Заноза в заднице. Хомут на шее. Вечно они всем недовольны. Ничем им не угодишь. Смит и Ральф считали себя неплохими, можно даже сказать славными ребятами. А почему нет? Не сволочи; на сторону при своих подругах не глядят, мозги им не пудрят, руки не распускают, в прислугу не превращают. Ни один не имеет привычки в присутствии друзей игнорировать своих дам, бросать их ради мужской компании; ни один не развешивает над кроватями портретов сексуальных шлюшек. Ну чем не славные ребята? Обещают позвонить — звонят; девушку подвезти, куда нужно, — без проблем; бумажник предоставить по мелочи — пожалуйста. Если девушка не в духе — на сексе не настаивают; комплименты время от времени отпускать не забывают. Ральф и Смит старались, честно старались относиться к представительницам другого пола как к равным, но те упорно доказывали, что не стоят таких усилий, что они — существа диковинные, напичканные идиотскими надеждами, страхами и сомнениями. И все свои идиотские надежды, страхи и сомнения они так и норовили вывалить на Смита и Ральфа. Встречаются, понятно, и совершенно иные женщины. В этих влюбляешься с первого взгляда, взахлеб расписываешь их друзьям, строишь фантастические планы на будущее… а недели три спустя они уходят от тебя к какому-нибудь уроду, который будет изменять налево и направо, пудрить мозги, распускать руки и т. д.

Награжденный ненасытным либидо, Ральф не мог существовать без секса, а потому регулярно бросался в отношения как в омут головой, выныривая покалеченным, но не побежденным, с гордо вздыбленным и готовым к следующей схватке орудием. Смит же давным-давно признал свое поражение в современной битве полов и втихомолку ретировался, здорово потрепанный, зато живой.

Смит утверждал, что тем самым сохраняет себя. Сохраняет для женщины, о которой он не знал практически ничего; с которой не зашел дальше случайного несмелого обмена улыбками и кивками; которую считал уникальным биологическим соединением всех женских прелестей.