В любой толпе преобладают конформисты. Они живут по принципу: все побежали — и я побежал, все остановились — и я остановился.

К тому же, видя, как другие опускаются на колени (кто на одно, кто на оба), конформисты думают, что здесь так положено, что в этой тусовке такие правила, что кумиру принято повиноваться с полуслова.

Никакой тусовки еще не существует, и Руслан еще никакой не кумир — но никто об этом не знает. Все глядят на соседей, а соседи ведут себя так, будто они тут не впервые и отлично знают, как надо. Просто никто не хочет выглядеть дураком.

А поскольку на самом деле никто не знает, как надо себя вести, они повинуются тому, кто берет на себя инициативу. Сначала Светлана потянула за собой девушек, и они — даже не очень пьяные — стали в каком-то экстазе и трансе срывать с себя одежду. А потом, когда толпа стала неуправляемой, Руслан взял инициативу на себя и остановил всех одним окриком.

Лена Соколова успела только расстегнуть кофту. Однако если бы шоу продлилось еще немного, она, наверное, смогла бы снять с себя все.

Потом, когда все уже кончилось, и Лена брела к метро, дрожа то ли от холода, то ли от разрядки накопившегося напряжения, ей стало стыдно. Она представила себя обнаженной на сцене перед толпой, и ей стало стыдно.

но тут же она устыдилась своего стыда. Ведь Руслан говорил, что женщина не должна стесняться своего тела. И еще что-то о связи с небом и землей, чего Лена не поняла, но сразу поверила. Человек, способный остановить безумную толпу одним словом, казался ей пророком, имеющим некую тайную силу, недоступную ее пониманию — и Лена даже сожалела теперь, что е встала перед ним на колени.

Спать она легла как обычно — в трусиках и ночной рубашке. Но заснуть никак не могла. все ворочалась, прокручивая в памяти эпизоды концерта. И наконец впала в состояние беспокойного полусна, которое то сменялось настоящим сном, то прорывалось кошмарами с эротическим уклоном.

«Наверное, это космос не может связаться с землей», — подумала она в тумане между кошмаром и беспамятством. И, не приходя окончательно в сознание, внесла необходимые коррективы по рецепту Руслана Чайковского.

В следующий раз ее разбудил не кошмар, а пиво, завершившее цикл преобразования в ее организме. Тут-то она и обнаружила, что лежит в постели голая, ночная рубашка валяется на полу, а трусы — вообще неизвестно где.

Зато космос с землею связались через ее тело вполне удовлетворительно. Ее усталый организм впал в такое умиротворение, что вставать катастрофически не хотелось. Вот только пиво нарушало гармонию.

Ночная рубашка была холодной и мокрой от пота, и Лена с отвращением отбросила ее. Нашла в шкафу халат, сходила по своим ночным делам (а заодно отнесла ночнушку в таз для стирки), а вернувшись, бросила халат на стул, несмотря на холод повертелась несколько секунд перед зеркалом в чем мать родила, а потом скользнула обратно под одеяло.

Мама не имела привычки будить Лену по утрам, дергая ее за плечо или стаскивая с нее одеяло. Хватало певучего «Пора вставать!» через приоткрытую дверь. А если честно, то Лена обычно просыпалась еще раньше, услышав будильник в соседней комнате.

Так было и на этот раз. Сначала будильник, потом «Пора вставать» — и ароматные запахи из кухни.

— Ага, уже встаю, — пробормотала Лена и углубилась в размышления, вылезти из-под одеяла в костюме Евы и только потом надеть халат, или же утянуть халат под одеяло, одеть его там и только потом встать.

Первое было вполне в духе вчерашней проповеди Руслана Чайковского — но что если к ней в комнату в этот момент заглянет мама или, страшней того, папа?

Но черт побери, кто для нее важнее — папа или человек, который знает, как связать космос с землей?!

В десять лет Лена наверняка сказала бы, что папа.