— Вы слышите меня? — спросила я Ланетт.

Сама я себя не слышала. Это было чрезвычайно странно. Мне вспомнились посещения стоматолога — как ты не чувствуешь своих губ, когда он пломбирует зуб. На минуту мысли мои спутались.

Ланетт потрясла меня. Она неистово кивала. Мне потребовалось еще мгновение, чтобы осознать: она дает понять, что слышит меня. Отлично!

— Муки на другой стороне церкви, в вестибюле, — ответила я, улыбнувшись.

Ланетт исчезла.

Я гадала, смогу ли встать и отправиться в тепло, в душ. Я попыталась перекатиться на колени, оттолкнулась от того, что лежало подо мной, чтобы перевернуться обратно на живот. Справившись с этим, я увидела, что лежу на теле девочки лет десяти — двенадцати. Ее волосы были старательно украшены бусинами. Из шеи торчал острый обломок деревяшки, глаза были пусты.

Я заставила себя не думать об этом.

Подтянувшись на опрокинутой скамье, я прислонилась спиной к другой. Странно, их тут так много.

Потом мне подумалось: «Церковь. Церковные скамьи».

Я выпрямилась. Все вокруг качалось, и мне пришлось держаться за спинку скамьи. Нет, вообще-то за ножку, поскольку скамья была перевернута. Я заподозрила, что вспышки перед моими глазами означают, что я слепну, но они были голубыми.

Я посмотрела через церковь в вестибюль, на выход — все двери оказались распахнуты настежь. Нет. Их больше не было. Может, я вижу полицейские машины? Ведь в такой чрезвычайной ситуации они должны помочь?

Как мне выбраться из этого места? Хотя электричество в церкви выключилось, снаружи по-прежнему горел большой уличный фонарь, и свет его пробивался сквозь дыры в крыше. Вокруг меня в нескольких местах виднелись язычки пламени, хотя я не слышала потрескивания огня.

Я вспомнила, что сильная и должна позаботиться о других. Что ж, девочке подо мной это было уже не нужно. Я помогла Ланетт, сказав ей, где в последний раз видела Муки. Посмотрите, что случилось, — Ланетт ушла. Может, я просто должна заняться собой, а?

Но потом я подумала о Клоде, о том, что должна найти его и помочь ему. Мне казалось — теперь моя очередь поступить так.

Я сделала шаркающий шаг. Теперь у меня появилась цель. Левая нога очень сильно болела. Этому вряд ли стоило удивляться, хотя от такого понимания легче не становилось.

Я невольно взглянула вниз и увидела порез, очень длинный, тянувшийся вдоль бедра. Меня ужаснуло, что сейчас я разгляжу еще один торчащий обломок, но ничего такого не оказалось. Все же порез кровоточил. Мягко говоря.

Я сделала еще шаг, не понимая, по чему иду. Я чувствовала, как вибрирует мое горло, знала, что издаю какие-то звуки, но не слышала их — и прекрасно. Лучше уж так. Лучи уличного фонаря, пробивающиеся сквозь крышу, имели сюрреалистический вид из-за пыли, которая в них плыла.

Я осторожно пробралась через обломки там, где всего минуту назад все было в полном порядке. Мертвые, умирающие, изувеченные лежали в тех же местах, где стояли целые, чистые, живые люди.

Один раз у меня подогнулась нога. Я упала и снова встала. Я видела, как шевелятся люди. Один мужчина поднялся на колени. Я услышала его и протянула руку. Он посмотрел на нее так, как будто никогда в жизни не видел ничего подобного. Взгляд его скользнул по руке к моему лицу, и он резко вздрогнул. Я поняла, что скверно выгляжу. Он и сам смотрелся не ахти — весь в пыли, с оторванным рукавом. Кровь текла из глубокой раны на его руке.

Мужчина ухватился за мою ладонь, я потянула, и он встал. Кивнув ему, я пошла дальше.

Я нашла Клода в дальнем приделе церкви, там, где видела его в последний раз, когда он разговаривал с шерифом и судьей. Я находилась ближе к взрыву, случившемуся в восточном конце церкви, но шериф и судья оказались мертвы.