По крайней мере три человека пытались говорить, когда встала Ланетт Гласс.

Постепенно воцарилась полная тишина.

— Мой сын мертв, — сказала Ланетт.

Ее очки поймали резкий флуоресцентный свет и сверкнули. Матери Дарнелла, вероятно, еще не минуло пятидесяти, у нее были приятная, чуть полноватая фигура и хорошенькое круглое лицо. В коричнево-кремовом с черным брючном костюме она казалась очень печальной и сердитой.

— Вы станете говорить: «Мы не знаем, не можем такого предполагать», но всем нам известно наверняка, что Дарнелла убили те же люди, которые раздают эти бумажки.

— Мы не вправе утверждать этого, миссис Гласс, — беспомощно произнес Марти Шустер. — Я соболезную вашему горю. Убийство вашего сына — одно из трех, случившихся в городе. Департамент шерифа работает над этим. Поверьте, мы действуем, хотим выяснить, что именно случилось с вашим сыном, но не можем очертя голову обвинять людей, которых даже не идентифицировали.

— Я могу, — ответила она категорично. — А еще я знаю, о чем думают все присутствующие, как черные, так и, наверное, белые тоже. Если бы Дарнелла не убили, не погиб бы и Лен Элгин, а может, и Дел Пакард. Я хочу знать, что мы, черная община, собираемся делать со слухами о вооруженной милиции в нашем городе, о белых людях со стволами, которые нас ненавидят.

Я с интересом ожидала ответа. Вооруженная милиция? Проблема заключалась в том, что почти каждый белый мужчина в городе, да и черный тоже, уже имел оружие.

Пистолеты были не такой уж редкостью в этом месте, где множество горожан почитали мудрым иметь при себе что-нибудь, отправляясь в Литтл-Рок. Если требовалось первоклассное оружие, его можно было купить в «Спортивных товарах Уинтропа». Пистолеты продавались в «Уол-марте», в любом ломбарде, да почти где угодно в Шекспире. Поэтому слово «вооруженная» меня не слишком шокировало, зато «милиция» — очень даже.

Я не слишком удивилась, когда Клод и Марти Шустер начали протестовать насчет того, что знают что-либо о вооруженной милиции в нашем прекрасном городе.

Собрание по сути закончилось, но никто не хотел этого признавать. У всех еще оставалось что сказать, хотя и не нашлось никакого решения проблемы. Сделать это было попросту невозможно. Несколько крепких орешков все еще пытались заставить представителей закона сделать заявление, обязывающее искоренить группу, явно подстрекающую белых жителей Шекспира совершить некие действия против темнокожих обитателей городка, но Марти и Клод не позволили прижать себя к стене.

Люди поднялись и, шаркая, двинулись к выходу. Я увидела Марти Шустера, Клода и судью. Они шли слева от меня.

Я постояла, восхищаясь резной кафедрой у выхода справа, прежде чем шагнула в проход между скамьями. Застегнув пальто, я натянула черные кожаные перчатки. Неожиданно я почувствовала ладонь на своей руке, повернулась и встретилась с глазами Ланетт Гласс, увеличенными линзами очков.

— Спасибо, что помогли моему сыну, — сказала она и твердо посмотрела на меня, но вдруг глаза ее наполнились слезами.

— Я не смогла помочь, когда это было важно, — ответила я.

— Вы не должны себя в этом винить, — ласково произнесла она. — Не сосчитать, сколько раз я плакала с тех пор, как он погиб, думая, что могла как-то предостеречь его, каким-то образом спасти. Я могла бы сама отправиться за молоком, вместо того чтобы просить его съездить в магазин. Именно тогда его схватили, знаете, на парковке… По крайней мере, там нашли машину.

Да, совсем новую, все еще со смятой решеткой.