Реакция была однозначной. Все попросту онемели. Ну как ответить на вопрос, сформулированный таким образом? Если давать прямой ответ, то можно сказать: да, его возлюбила Алиция. Но, во-первых, это не полностью соответствует истине, а во-вторых, следователю, мне кажется, хотелось узнать прямо противоположное: не питал ли кто к Эдику недобрых чувств. Мы о таких людях не знали, Эдик, как правило, подобных чувств в людях не возбуждал и трезвым в общении бывал очень мил.

– Нет, – ответил Лешек, первым переварив вопрос и сформулировав ответ. – Его все любили.

Господин Мульдгорд задумался и выдал следующий вопрос, свидетельствующий о его недюжинных следовательских способностях:

– Имеющие уши да слышат! Был еси внегда инцидент? Та нощть алебо вспять?

– Во дает! – вырвалось у Павла. Парень не сводил восхищенного взора с полицейского, восторженно ловил каждое его слово, с нетерпением ожидая каждого нового вопроса, и откровенно наслаждался его формой, пропуская содержание мимо ушей.

– Павел, ты бы лучше помолчал! – одернула его Зося, которую, напротив, очень волновало содержание.

Господин Мульдгорд взглянул на Павла, потом на Зосю, потом опять на Павла.

– Отроче! Мать твою, – пожелал убедиться он, – зрю днесь?

Тут уже и я поймала себя на том, что с нетерпением ожидаю следующего высказывания полицейского, Павел же с Зосей старались не смотреть друг на друга. А любопытство следователя вежливо и исчерпывающе удовлетворила Эльжбета:

– Да. Это есть его мать.

Вполне удовлетворенный, следователь вернулся к поставленному вопросу:

– Инцидент. Был еси какая алебо несть?

Мы смотрели на него, боясь встретиться взглядом друг с другом и выдать себя. Нерешительность повисла в воздухе и сгущалась с каждой секундой. Никто не решался поведать полицейскому о событиях вчерашнего вечера без согласия Алиции. Пожалуй, пьяные выкрики Эдика вполне можно зачислить в разряд инцидентов. Но имели ли они какое-то значение и вообще хоть какой-то смысл? Лишь Алиция могла знать это. Нет, надо ее обязательно спросить, причем немедленно. Неважно, как это воспримет полиция.

– Я на минутку, – решительно заявила я и важно удалилась, не вдаваясь в объяснения. Если господин Мульдгорд и собирался запротестовать, то просто не успел.

Алиция отыскалась в мастерской. Ее ноги торчали из-под катафалка. Поскольку в моем распоряжении было мало времени, я решила, что проще самой залезть туда, чем извлекать ее.

– Послушай, – начала я, пытаясь отцепить прическу от какой-то пружины, – мы дошли до инцидента, какая был еси алебо несть. И не знаем, стоит ли говорить о выкриках Эдика. Ты как думаешь?

– Сама не знаю, – ответила Алиция голосом, сдавленным как от неудобного положения, так и от сдерживаемой ярости. – Я думала, оно сюда завалилось. Ну никак не могу найти, черт его дери! Надеялась, может, во время обыска найдут, так нет! И куда оно могло подеваться!

– Ты о чем?

– Да об Эдиковом письме. Потерялось, и все тут. Так и не знаю, о чем в нем было написано.

– Но мы не можем ждать, пока ты его найдешь! Давай решим, говорим мы полицейскому правду или нет.

Алиция с трудом повернулась ко мне:

– Какую правду?

– Господи, я же тебе объясняю! Он спрашивает, были ли какие инциденты в роковую ночь, а мы все по-идиотски молчим. Потому как верные друзья, не хотим тебя подводить. Ну так что, признаемся или нет?

– Нет, наверное… Не знаю. А ты как считаешь?

– Я тоже не знаю. Только если мы не скажем, могут сказать другие. Рой, Генрих… Они ведь датчане, ляпнут, не задумываясь, все, как было.

– Они не поняли, что кричал Эдик.