Наморщив лоб и сдвинув брови, она усиленно стала вспоминать. Мы затаили дыхание и не шевелились, чтобы неосторожным движением не сбить ее с мысли.

В конце концов я не выдержала:

– Так что ты такое видела, холера тебя возьми?

– Видела, да вот никак не могу вспомнить. Вроде бы Аниту, но вот когда и где… Может, в Риме, а может, и в Париже. Или еще где. Случайно увидела и только один раз, это точно, но вот когда и где… Мелькнуло какое-то неясное воспоминание, вроде с чем-то связанное… Никак не ухвачу.

– А ну-ка, повтори свои глупости еще раз! – потребовала Зося.

Я повторила и еще несколько добавила. В задумчивом уныния Алиция разглядывала банку с маринованными огурцами. Ничего не вспомнив, она тряхнула головой и вытащила один огурец.

– Нет, никак не вспомню. Как будто дело было на какой-то почте, и то ли она, то ли я отправляла письмо. Но вот она была не в маске, это точно. И не кралась по-шпионски. Да и вообще, я могла ее видеть здесь, в Дании, например, на почте в Кобмагергаде.

– Нет, никаких нервов на тебя не хватит! – рассердилась я и оставила ее в покое.

Весь следующий день прошел спокойно. Ближе к вечеру Павел решил привести в порядок живую изгородь. Правда, убийца отлично ее подстриг, но не всю. Ту часть, которая выходила на улицу у дорожки, он не тронул, оставив в прежнем безобразном состоянии. Диспропорция слишком бросалась в глаза, вот Павел и взялся подровнять кусты. Мы с Зосей ломали голову в кухне над проблемой ужина, когда Павел постучал в окно и крикнул, что идет Алиция. Сообщение удивило нас.

– Так рано? – удивилась Зося. – Ведь она же еще должна была встретиться с Хербертом.

– Ну, конечно, как всегда, забыла. И, значит, опять не взяла у него свертка.

– А у нас еще и ужин не готов! Оно и лучше – приготовим что полегче. Я берусь за рыбу, а ты ставь на газ картошку.

Только я поставила кастрюлю с картошкой на плиту и зажгла газ, как с улицы донесся шум мотора, визг тормозов и отчаянный крик Павла. Зося уронила на пол мороженую рыбу и с воплем «Павел!!» кинулась к двери.

Я все-таки выскочила из дому первая, успев еще подумать, что, если Зося и грохнется в обморок, займусь ею потом. Треск захлопнувшейся двери, а потом и калитки свидетельствовал, однако, о том, что она не грохнулась, а несется за мной. Мы увидели Павла, наклонившегося над женщиной, которая в неестественной позе лежала на тротуаре, причем ее голова и плечи скрывались в кустах живой изгороди. Рядом валялась красная шляпа с огромными полями…

Когда мы подбежали, Павел уже помог Эльжбете подняться. Вся исцарапанная, в разорванной одежде, она держалась за кровоточащий локоть и не могла ступить на правую ногу, однако не потеряла обычного своего спокойствия. На ее лице отражались не страх и боль, а просто легкое удивление. Зато Павел был взволнован за двоих. Бледный, дрожащий от возбуждения и пережитого страха, он сам едва держался на ногах. С трудом переводя дыхание, отрывистыми фразами он попытался сообщить нам, что же произошло.

– Я все видел! – выкрикивал он. – Машина на большой скорости! Наехала специально! Свернула на тротуар! Наподдала сзади так, что она отлетела в кусты! Я сам видел! Я свидетель!

– Как же она осталась в живых? – Зося не нашла сказать ничего умнее.

– Я в этом не виновата, – вежливо извинилась Эльжбета. – Сама удивляюсь. Вроде как в последнюю минуту он раздумал и толкнул меня как-то боком. Ой… Надеюсь, не сломана?

Она попыталась ступить на правую ногу и даже сделала несколько шагов, опираясь на Павла и сильно хромая. Потом остановилась и с гримасой боли осмотрела локоть:

– Ничего страшного, немного содрана кожа.