Вскоре прибыл господин Мульдгорд, выслушал то, что мы смогли ему сообщить, произвел тщательный осмотр места происшествия, побеседовал с врачом и подтвердил наши предположения.

– Труп был влекомый яко пребывал на кулуарах, – пояснил он, и в голосе его звучало явное осуждение. – Се бывши убивец, – говоря это, полицейский встал у швейной машинки. – А се во оноже время воззрила жена всуе, – тут он вышел в коридор и заглянул в комнату, изображая несчастную фру Хансен. – Убивец нервный стреляху пистолет два раза.

– Он все делает два раза, – заметил Павел. – Два раза бил по голове, два раза травил…

Герр Мульдгорд, прервав свои умозаключения, с интересом выслушал Павла, а потом продолжал:

– Жена пала на кулуарах и кровь истекла, и убивец повлек ея в покои, о, кровь вельми багрила стезю. Аз мыслить убивец возжелаху врата замкнути.

– Двери закрыть? – пожелала убедиться Зося.

– А зачем же ее было под стол заталкивать?

– А что ему оставалось делать? Иначе бы не поместилась. Тут на свободном полу целый человек никак не поместится.

– Значит, и в самом деле застукала его, когда рылся в бумагах, – заметила Алиция.

– Интересно, узнала ли она его? Ну ладно, а что же ваш человек? Опять никого не заметил?

Господин Мульдгорд таинственно улыбнулся и попросил нас очистить помещение, чтобы его люди смогли, наконец, приступить к работе – не могла же фру Хансен до бесконечности оставаться на кровати Павла. Когда мы собрались в другой комнате, он с удовлетворением проинформировал нас о новом усовершенствовании в работе его группы, а именно: сидящий в засаде теперь снимал телеобъективом все, что оказывалось в поле его зрения. Его наблюдательный пост находился довольно далеко от дома, в кустах, оттуда открывался вид и на калитку, ведущую на улицу, и на дыру в живой изгороди. И вот теперь они проявят пленку, снимки увеличат и завтра нам их покажут. Может, на них мы обнаружим кого-нибудь незнакомого, кто и окажется убийцей.

– Наконец что-то умное придумали, – похвалила его Алиция.

– Ловушка в доме все-таки лучше, – Павел упрямо стоял на своем.

Полицейский повернулся в его сторону.

– Отроче, ты еси глаголить истина, – сказал он. – Убивец делать два разы. Аще паки имеет внове стрелять пистолет. На какая особа? Вещай!

– Лопни мои глаза, откуда мне знать? – отбивался ошарашенный Павел.

– Аминь. Вельми мыслити потребно. – С таким напутствием нас отпустили.

Бобусь и Белая Глиста то ли замерзли на улице, то ли их внимание привлекло необычное оживление в доме, во всяком случае они вошли в дом. И как раз в тот момент, когда из него с превеликой осторожностью выносили носилки с фру Хансен, а вслед за ними один из полицейских нес окровавленный коврик из-под стола, на котором она лежала. Надо признать, было на что посмотреть.

Бобусь не успел взять себя в руки и прореагировать, как пристало настоящему мужчине. Он издал какое-то визгливое хрюканье, отчетливо прозвучавшее в тишине, сопровождающей вынос тела.

Белая Глиста с душераздирающим криком схватилась за декольте.

– Что… Что это? Что это значит? – пролепетала она, указывая пальцем на полицейского, который в этот момент появился в дверях.

– Это полицейский, – вежливо ответила я. – Это значит, что в нашем доме совершено новое преступление. На сей раз с помощью огнестрельного оружия.

Я не сочла нужным добавить, что преступление опять неудачное и его жертва осталась в живых.