|
Звонил диссертант, которому нужна была публикация, звонил мужик, которого Зернов хотел было заполучить в свою редакцию — очень деловой мужик,— но вот не успел. Все звонившие начинали почему-то с поздравлений, и Зернов сначала думал, что его разыгрывают, и с трудом удерживался от того, чтобы не вспылить, не обругать, не накричать по телефону; но потом подумал, что это просто одна из множества внезапно возникших странностей жизни, странностей, пока еще ему непонятных, и следует просто слушать и благодарить, ничему не возражать и ничего, само собой, не обещать; впрочем, обещать он и раньше не очень-то любил. Поняв это, он бодро поговорил и с мужиком, и с диссертантом, и с секретаршей директора, и со всеми, кто ни звонил... Да, я слушаю... И я рад вас слышать... Пожалуй, нормально. Ну, знаете, мы такой народ, нас только если через мясорубку, остального не боимся, не то что молодежь... Да, спасибо, очень признателен... «Надо съездить к Сергееву»,— подумал он, когда пришла выходившая в магазин Наталья Васильевна и вошла к нему — такая, какой была она все эти дни: то искренне жалеющая, то напряженная, будто бы затаившая в себе что-то. И, как во все эти дни, промелькнула при виде ее мысль: знает? Да нет, откуда же?..
— Ну, как тебе, не лучше? — Со мной все в порядке,— ответил Зернов.— И вообще, теперь все почему-то уверены, что все будет хорошо. — Так оно и есть,— согласилась она.— С тех самых пор, как ты вернулся... — Я вернулся?— спросил Зернов удивленно.— Я в последний раз выезжал — уж и не помню когда. В прошлом году еще, наверное.— Снова возникло у него такое ощущение, словно он коснулся чего-то странного, непонятного и потому страшного. «Надо к Сергееву съездить»,— в который уже раз мелькнуло в голове. Но очень хотелось спать. Зернов, не думая, съел что-то, что Наталья Васильевна принесла и поставила на тумбочке у кровати, потом неожиданно сходил в ванную, даже не думая об этом, вернулся, лег и уснул.
Зернов и Сергеев сидели вдвоем на скамейке в издательском внутреннем дворике; машина, которая привезла их, только что уехала, и они могли бы сразу войти в дом и подняться наверх, в свою редакцию, где заведующий, девять редакторов и младший редактор располагались в двух комнатах, довольно большой и очень маленькой. Но отчего-то Зернов с Сергеевым не сделали этого, а сели на скамейку — оттого, может быть, что Зернов чувствовал себя не очень хорошо. Однако, несмотря на неважное самочувствие, думать он мог четко, и неизбежный и необходимый разговор между ними начался сам собой, когда Зернов сказал: — Странное впечатление: словно когда-то это уже было. Совсем недавно... И вот сейчас со двора уедет фургон. Но видишь, нет никакого фургона, а я ведь четко вроде бы помню: он стоял во дворе, выгружали книги — в магазин пришел контейнер. Потом фургон стал очень неловко разворачиваться, в несколько приемов, и потом уехал.— Зернов еще раз обвел дворик взглядом.— Никакого фургона нет. Это так называемая ложная память. Кажется, что все было точно так, а начнешь анализировать — и оказывается, ничего подобного...
Сергеев только усмехнулся. Подвывая на низкой передаче, фургон въехал из подворотни задним ходом и стал неуклюже, туда-сюда, разворачиваться. Наконец остановился, водитель вылез, распахнул заднюю дверцу, и девушки стали таскать пачки книг из магазина и складывать в кузов. Зернов смотрел, забыв закрыть рот. Потом медленно проговорил: — Не понимаю... — Пора понять,— сказал Сергеев негромко.— Так мы живем. Навыворот. — Слушай, я вспомнил: это ведь действительно было! С фургоном. Было... вчера? Нет, вчера меня тут не было. Нет, сегодня! Когда же это было сегодня? Мы ведь только что приехали! — Это было сейчас! — Не понимаю. |
