Кристин Ханна. Всё ради любви
Ничто не меняется, меняемся только мы сами. 1
В этот неожиданно солнечный день на улицах Вест-Энда было многолюдно. По всему городу матери стояли у раскрытых дверей своих домов, щурясь на ярком солнце, и наблюдали за играющими детьми. Все спешили насладиться последними погожими деньками, так как знали: скоро, а может уже и завтра, серая дымка затянет голубое небо, теплое и ласковое солнце скроется и снова польет дождь. Здесь, в северо-западной части Тихоокеанского побережья, в мае месяце дождь был таким же неизбежным событием, как появление призраков на улицах в Хеллоуин — тридцать первого октября и лосося на столе. — Как же жарко, — сказал Конлан, сидевший за рулем сияющего «БМВ» с откидным верхом. Это были первые слова, которые он произнес за целый час. «Он просто пытается завести разговор, вот и все», — подумала Энджи. Ей нужно как-то на это отреагировать, возможно, сказать что-нибудь вроде: «Как красиво цветет боярышник!» Однако она тут же отказалась от этой идеи. Какой смысл обращать внимание на скоротечные явления? Ведь через несколько коротких месяцев эти крохотные зеленые листочки высохнут и почернеют; холодные ночи вытянут из них все соки, и они упадут на землю. Энджи повернулась к окну, и ее взгляд заскользил по улицам родного города, где она оказалась впервые после долгого перерыва. Хотя Вест-Энд находился всего в ста милях от Сиэтла, в ее сознании это расстояние почему-то увеличилось до непреодолимого. Она, конечно, любила своих близких, однако, как выяснилось, ей было трудно покинуть собственный дом и войти в мир, населенный детьми. Они въехали в старую часть города, где на крохотных, похожих на заплатки лужайках стояли викторианские дома под сенью огромных кленов. Солнечный свет, пробиваясь сквозь их плотную листву, падал на асфальт изящным кружевным узором. В семидесятых этот район был сердцем города. Тогда здесь было много детей, они неутомимо гоняли по тротуарам на велосипедах. Здесь по воскресеньям после церковной службы люди собирались в своих квартирах, чтобы пообщаться по-соседски. За прошедшие с тех пор годы в этой части штата произошли большие перемены: количество лосося, приходящего на нерест, уменьшилось, лесная промышленность зачахла. В конечном итоге старый район погрузился в тишину и обветшал. Те, кто жил на то, что получал от земли и от моря, оказались отодвинутыми в сторону, забыты. Начали строиться новые районы с кварталами под названиями растущих там деревьев, которые потом безжалостно вырубались. Но здесь, на крохотном клочке Мейпл-драйв, время будто застыло. Крайний в квартале дом выглядел точно так же, как сорок лет назад. Белые стены оставались такими же чистыми и гладкими, изумрудно-зеленая лужайка поражала своим ухоженным видом: на ней не было заметно ни одного сорняка. Отец Энджи сорок лет обихаживал дом. Каждый понедельник, не давая себе отдыха после работы в уик-энд в семейном ресторане, он трудился внутри и снаружи — в саду, — стараясь содержать все в идеальном порядке. После его смерти мать Энджи взяла на себя все заботы по дому и продолжила его дело. Это стало для нее утешением, своеобразной возможностью сохранить связь с человеком, которого она любила и с которым прожила почти пятьдесят лет. И когда она уставала от тяжелой работы, на помощь обязательно приходил кто-нибудь из родственников. Вот почему, часто повторяла мама, хорошо иметь трех дочерей. Это ее награда, утверждала она, за то, что она пережила в те годы, когда они были подростками. Конлан съехал к обочине и остановился. Пока крыша машины с шорохом поднималась, он спросил у Энджи: — Ты уверена, что выдержишь? — Я же уже здесь, верно? — Она наконец-то повернулась к нему. Он выглядел утомленным, она видела проблеск усталости в его голубых глазах, но знала, что он больше ничего не скажет, не заговорит ни о чем, что могло бы напомнить ей о ребенке, которого они потеряли несколько месяцев назад. |
