По уставу, идущий на пеленг бот имеет походную готовность, но ни в коем случае не боевую. Значит, чтобы ответить залпом на первый мой залп ему понадобится две с половиной секунды, не меньше. Мне нужны три выстрела, в который раз прикидывал Алька, значит, у меня по целой секунде на второй выстрел и на третий, и еще полсекунды резерва. Наша возьмет, подумал Алька весело, с силой притопывая ногами. Ноги мерзли. Главное, сказал он себе, сымитировать аварию бота так, чтобы казалось, будто я тоже погиб. Это главное. И я знаю, как это сделать. Наша возьмет.

По местному времени было начало восьмого. Не обернусь до десяти, подумал Алька и на миг непроизвольно встревожился от этой мысли, но тут же почти злорадно усмехнулся, снова представив себе, с каким удовольствием станет вредная хозяйка запирать дверь квартиры на щеколду, не дождавшись Алькиного возвращения к урочным десяти часам. Такое трижды бывало — все три раза из-за Юли, — если Алька не успевал вернуться в десять, хозяйка задвигала щеколду и не открывала, сколько ни звони.

Алька вдруг замер, ему стало не по себе. Надо же, пожалел бабку. Конечно, ей приятно послушать его звонки, а впустить лишь поутру, рассказывая про крепкий сон и глухоту и укоряя в неисполнении уговора относительно обязательного возвращения к десяти: мол, сам, милок, виноват… Но ведь звонков-то не будет, и утром Алька не придет, вообще никогда не придет. Полтора года парень жил и вдруг исчез. Надо предупредить ее, что ли… Алька досадливо покусал губу: не возвращаться же из-за ерунды. Да, подумал он, но бабка-то, чего доброго, в милицию побежит, занервничает, а она и так чуть жива, и двое внуков, между прочим, на ней. Собственно, время еще есть. Посмеиваясь над своей неожиданной сердобольностью, Алька понесся домой.

Из-под двери в бабкину комнату струился холодный голубоватый свет; хозяйка подремывала перед бубнящим телевизором. Нередко она спала так до утра, и дважды на Алькиной памяти телевизор из-за этого выходил из строя — Алька тогда чинил строчник и заменял перегоревшие детали, а бабка сидела рядом и наблюдала, чтобы Алька не помял накрахмаленные подстилочки, и рассказывала, какой у нее добрый и заботливый сын и какие замечательные внуки. Внуки, впрочем, действительно были симпатичные, Алька любил с ними играть, да и они его жаловали. Пожар устроит, старая, подумал Алька, нерешительно стоя в коридоре, а потом прикрыл глаза, представил схему и габариты надежника и сделал его. Очень трудно описать это ощущение — когда в ждущей руке возникает из воздуха задуманная вещь, еще теплая, еще светящаяся светом последних рекомбинирующих ионов… Вместе с надежником Алька просочился в щель под бабкиной дверью, подлетел к телевизору и пустил махусенького паучка под запыленную заднюю крышку. Пускай ползает.

Неслыханное, конечно, нарушение устава, но Альке уже было все равно. Он лишь поставил надежник на самоуничтожение при снятии крышки. У себя в каморке Алька сочинил прощальную записку, измыслив что-то несусветное — какое-то письмо ему пришло от каких-то родителей — и пожелав бабке и ее внукам всех благ. Поверх записки положил деньги за комнату, за последние шесть дней. Надо же, какой я стал гуманненький да вежливенький, подумал он, заслоняясь иронией от детского упоения своей правильностью. Это все из-за Юли. Она все твердила, что со старушками надо быть снисходительным… и сама такая мягкая, добрая… со всеми, кроме меня.

И тут задребезжал телефон. Поспешно, чтобы не проснулась от резкого звука бабка, Алька подцепил трубку с рычага, поднес к уху, и сердце его упало, потому что голос Юли произнес:

— Добрый вечер. Простите, пожалуйста, за беспокойство, но вас не затруднило бы позвать к телефону Альку, если он дома, конечно.