Женщина обняла Дороти-Энн и провела ее внутрь. Толстухе понадобился весь ее немалый вес и точный удар бедра, чтобы закрыть дверь. Она повернула ключ в замке.

— Иначе все время открывается, — пояснила она. — Но вы появились как раз вовремя. У нас сегодня отличный ужин. Он скоро поспеет. А пока позвольте мне помочь вам снять плащ.

И только тут Дороти-Энн увидела то, что было в углу. Поставлено очень разумно, так что из окна не увидишь.

Зак! Ее десятилетнее сокровище примотано к стулу клейкой лентой, глаза широко открыты от ужаса. Пытается предупредить ее, хотя губы заклеены скотчем.

Мальчик издавал какие-то звуки:

— Ммм! Уфф! Гмммф!

— Зак! — закричала Дороти-Энн и рванулась к нему. Но в эту же секунду что-то тяжелое обрушилось ей на затылок, и все вокруг погрузилось в темноту.

Хант не пытался успокаивать себя. Он был на волосок от смерти.

Эти двадцать секунд оказались самыми длинными за всю его жизнь, и Уинслоу знал, что никогда этого не забудет. Даже теперь он с трудом верил, что смог вывести самолет из смертельного пике. Хант вспомнил все, чему его когда-то учили, и несчастья удалось избежать в самый последний момент.

Но сердце Ханта все еще не могло успокоиться. Оно гулко билось в его груди, и от пережитого страха, и от усилии удержать штурвал. Адреналин бушевал в крови. Он все еще чувствовал усталость.

«Господи, как близко была смерть!» — думал Хант, а глаза щипало от едкого пота, стекавшего по лбу.

Ему очень хотелось развернуть самолет и направиться к суше.

Он думал: «Я не слишком помогу Дороти-Энн, если умру».

Это ясно.

С другой стороны, я последняя надежда Дороти-Энн. Если я струшу, она умрет. Точка.

Уинслоу продолжал полет к острову.

— Держись, детка! — прорычал он, от всей души желая послать сообщение Дороти-Энн. — Иден Айл, вот и я!

Веки Дороти-Энн дернулись, словно во сне, потом резко открылись. Все плыло перед глазами, как будто она оказалась под водой.

Женщина попыталась поднять руку и протереть глаза, но как ни старалась, рука отказывалась выполнять команду мозга.

«О Господи! Я парализована! Я не могу двигаться!» — было ее первой мыслью.

Дороти-Энн потрясла головой, пытаясь сфокусировать взгляд и немедленно об этом пожалела Неосторожное движение, и ее голова начала просто раскалываться от боли.

Но болевой шок вернул ей четкое зрение и ясность мысли.

«Я не парализована, — осознала она в ужасе. — О Боже. Я связана».

Дороти-Энн выругалась, но смогла издать лишь нечленораздельные звуки.

Ее губы не двигались… Потому что не могли! Ей залепили рот!

Медленно, охваченная ужасом и осознанием случившегося, Дороти-Энн оглядела себя. Она сидела в пластиковом складном кресле. Ее руки и ноги примотаны к нему клейкой лентой. Крепкая, напоминающая пелену мумии повязка плотно прижимала ее к спинке, а еще более тугие кольцы приковывали ее бедра к сиденью.

Постепенно расширяя поле зрения, она поняла, что сидит у стола. И прямо напротив нее сидит Зак. Ох, Господи ты Боже мой! Его отчаянно трясет. Сын по-прежнему привязан к креслу. Рот заклеен. Его огромные глаза стали еще больше от ужаса.

При виде сына у Дороти-Энн защемило сердце. Если бы только она могла поговорить с ним, обнять мальчика, как-то успокоить его. Заверить малыша, что все будет в порядке.

Но это, разумеется, невозможно.

Да ничего и не будет в порядке.

Дороти-Энн осторожно повернула голову налево. Толстуха все еще что-то готовила. В это самое мгновение она посыпала мукой тесто, которое раскатывала скалкой.