|
Настолько идеальном, что иногда начинало казаться, что он специально выставляет британизмы на вид, чтобы именно они и запомнились собеседнику. Но одет он был как-то неуловимо иначе, не так как одеваются ребята, приехавшие с Острова. И у него была какая-то ДРУГАЯ манера оглядываться по сторонам — то, что этот человек не расстается с оружием даже ночью, Дженовезе, понял сразу, как говорится «рыбак рыбака…». Но взгляд его цеплялся за другие точки, двигался он как-то невыразимо иначе, по-другому держал руки. Короче, это был целый букет каких-то неуловимых черточек, которые не проникали в сознание каждая по отдельности, но создавали смутное ощущение, что что-то с этим человеком не так.
Во-вторых, неправильным был способ появления этого человека. Его не представил ни младший, ни консильери. О нем никто не знал и никто не предупреждал. Человек просто пришел сюда, в пиццерию и просто в лоб попросил находившегося там капореджиме передать фотографию и сложенный листок бумаги Толстяку Доминику Дженовезе. После чего сел в угол за столик и стал ждать, когда его позовут. Его позвали. Довольно быстро — на фотографии был его погибший два года назад младший брат. На листке всего пять слов: «Я знаю, кто это сделал». Его провели в подсобку, которая таковой была только на пожарном плане, а по сути была одним из рабочих кабинетов Босса Семьи. Он сел напротив и молча протянул папку. Доминик быстро просмотрел ее и спросил: — Что вы хотите за это, мистер… — Зовите меня Бонд, Джеймс Бонд. — Человек улыбнулся, как будто сказал что-то смешное. — Ничего. Считайте это небольшим подарком, чтобы показать искренность наших… намерений. Гость выделил последнее слово, явно показывая, что представляет не только себя одного. — Хорошо, мистер Бонд, тогда что вы хотите мне предложить? И ответ стал этим самым «в-третьих». — Деньги, мистер Дженовезе, деньги. Очень. Много. Денег, — по частям проговорил собеседник.
Начало ноября 1941 года. Южная Сицилия. Ночь.
Берег был скалист, и причалить к нему могли только небольшие лодочки рыбаков. При свете керосиновых фонарей между камнями проходила очередная лодка. Ее зацепляли крюком, подтаскивали к небольшим мосткам и сразу с нее начинали перебрасывать тяжелые тюки. Через минуту лодка отчаливала и уходила в сторону стоящего на рейде транспорта под хорватским флагом, а на ее место подходила следующая. Один из тюков уронили, и то ли он был плохо завязан, то ли был надорван, но на мокрые камни высыпалось несколько тяжелых брикетов. При желании в слабом свете луны можно было с трудом различить какой-то портрет и надпись «Zwanzig Reichsmark». Немецкие рейхсмарки. Там были и более мелкие надписи, но разобрать в такой темноте, что именно там было написано, было гораздо сложнее…
Ноябрь 1941 года. Германия. 120 км восточнее Берлина. Высота 14 тысяч метров.
— Внимание всем бортам, я полста-второй, начинайте сброс по готовности! В эфире прозвучали подтверждения. Три минуты спустя. — Я полста-второй, Третий, расходимся. Твоя зона южная. Встреча через двенадцать минут над КарлМарксШтадтом. — Понял, прием. Еще пять минут спустя у шести 22-х ТУшек и восьми ИЛ-76 открылись бомболюки и оттуда на два рабочих пригорода Берлина пошли «подарки». Как ни странно внизу их уже ждали — слухи о том, что вчера такое уже было, быстро разошлись по городу, и люди высыпали на улицы, задрав головы кверху. Тем более что отдельные, так и не найденные впоследствии полицией лица очень точно называли время и место. Их ожидания не обманулись — очень скоро с неба посыпались деньги. Купюры в десять, двадцать и даже пятьдесят рейхсмарок, как весенний листопад, сыпались с неба. |
