«Скажи ему, – подумал Ланахан. – В твоей власти угодить кардиналу, обязать его перед тобой на веки вечные. Он отдаст тебе свою церковь, он бросит ее к твоим ногам. Ты будешь ходить по ее коридорам, по безмолвным малиновым залам, станешь вхож во все ее святая святых».

Майлзу очень хотелось преклонить колена.

Но он понимал, что между Мелменом и Чарди идет какая-то тайная и опасная игра – игра, ставки в которой настолько высоки, что ни один из противников не станет говорить о них прямо.

– Сэм, – услышал он собственные слова, – вы можете на меня рассчитывать.

Глава 38

Когда же вернется этот мальчишка?

– Ему следовало бы появиться уже несколько часов назад, – раздраженно буркнул Тревитт.

– Наверное, задержался где-нибудь, чтобы украсть курицу, – предположил Роберто. – Сопляк малолетний.

Бывший бармен теперь завладел «береттой» и страшно этим гордился. Он сидел под карликовым дубом и начищал ее так же исступленно, как некогда стаканы за стойкой бара в заведении Рейнолдо. Он уже расстрелял три из оставшихся семи патронов – для практики.

Тревитт рядом с ним беспокойно заерзал. И немедленно наткнулся на свое же собственное оружие, которое прислонил к бревну перед собой. Он тоже успел попрактиковаться; с оптическим прицелом это было все равно что стрелять в кинозвезду на экране автокинотеатра.

– Нет, – возразил он, – у Мигеля была уйма времени. Они ведь вчера уехали. На джипе почтальона они вполне успели бы вернуться к часу. А сейчас почти пять.

– Подумаешь. Что известно этому сопляку? Ничего.

– Ему известно достаточно, чтобы вернуться назад вовремя. Глупый мальчишка.

Мальчишка имел значение потому, что был мальчишкой и нравился Тревитту, но, главное, он должен был отправить еще одну телеграмму Чарди через школу Пресвятой Девы. Если и эта попытка провалится, Тревитт решил, что выйдет из подполья, и к черту риск. Ему осточертело ждать.

– Да не дрейфь ты. Вернется он. Сопляк малолетний.

Тревитт поднял винтовку, вскинул ее на плечо. Они сидели в двухстах ярдах выше по склону от каменной хижины. Идея этого хода принадлежала Тревитту; он утверждал, что если на них в любую минуту могут напасть, нельзя допустить, чтобы их просто застигли в хижине; им нужен план.

Рамирес отнесся к этой стратегической уловке с неподдельным любопытством, после чего вернулся к своей юной нахалке, которой досталось поделом.

Но Тревитт настаивал и в конце концов добился своего. Итак, план. План заключался в том, чтобы вышибить мозги любому, кто будет крутиться поблизости.

А что, если появится Чарди? Так вот, Чарди не появится. Что-то пошло наперекосяк.

Но Тревитт был исполнен решимости. Каким-нибудь образом он вернет этого Рамиреса, хочет тот этого или нет, вернет обратно к Чарди. Вот, Чарди, что вы об этом думаете? Вам решать, Чарди. Никакой другой схемы у Тревитта не было. В голове у него до сих пор творился страшный сумбур.

«Любой шпионаж заканчивается фарсом», – сказал Малкольм Маггеридж, и он таки знал, что говорил.

Тревитт не понимал точно, сам ли он принял решение выбрать такой образ действия или это решили за него. Все вышло как-то само собой, и теперь он жарился на солнце на этой пыльной горе со снайперской винтовкой в руках.

В небе кружил ястреб, парил в восходящем потоке воздуха, далекий, равнодушно-прекрасный. Тревитт с ленивой завистью любовался птицей: ее грация, сила, свобода и достоинство завладели его воображением.