Подняв голову, я вглядываюсь в черное морозное небо, думая, что, может быть, там скрывается нечто — или некто, кого я должен поблагодарить за свалившееся мне на голову счастье, но через секунду мне приходит в голову, что шептать слова благодарности, возможно, следует в совсем другое небо.

Увидев у дома мамину машину, я останавливаюсь в нерешительности. Все окна в доме освещены, хотя на часах около шести утра, да к тому же сегодня воскресенье. Мама неожиданно решила стать заботливой матерью — а это мне сейчас совсем не нужно. Закрыв глаза, я еще раз вспоминаю, как целовался в спальне с Вив, и, ощутив вкус ее мягких теплых губ, снова вижу свет, исходящий из ее наполнившихся живой энергией глаз. Кажется, от этих мыслей где-то в глубине души начинает звучать музыка. От неожиданно нахлынувших чувств я ежусь, как от холодного ветра, но, открыв глаза, замечаю, что по-прежнему стою у маминой машины в полном одиночестве.

С трудом передвигая отяжелевшие ноги, я поднимаюсь на крыльцо и вставляю ключ в замочную скважину.

В доме стоит густой запах табачного дыма. Чтобы предупредить маму о своем появлении, я нарочито громко хлопаю входной дверью и, увидев, как она, глядя на меня одновременно устало и разъяренно, выкатывается из кухни, внутренне принимаю защитную позицию.

— Где ты был? — требовательным голосом спрашивает мама. — Ты знаешь, который час?

Собравшись ответить, так и остаюсь стоять с открытым ртом. Я и раньше приходил домой поздно. Странно, что мама это заметила, но еще больше удивляет меня то, что она не пожалела драгоценного времени и решила дождаться моего прихода. Щека начинает дергаться. Я знаю, что будет дальше — она хочет поиграть в судью и присяжных. Юристы любят практиковаться в этой игре со своими детьми.

Мама стоит напротив, уперев руки в бока.

— Я и сама поздно пришла домой, но тебя еще не было. И почему ты не отвечал, когда я звонила на сотовый?

Пристально глядя на меня, она скрещивает руки на груди. Теперь я должен сказать что-то в свою защиту. Пытаясь на ходу изобрести какое-нибудь достойное зала суда алиби, понимаю, что истинная причина была бы лучшим оправданием. Но она слишком уж невероятна.

— Мам, прости…

— Я уже собиралась звонить твоему отцу…

Звучащая в душе прекрасная музыка разом обрывается. Нет, этого нельзя допустить. Я думал, что мое позднее появление окажется незамеченным и вечером мне снова удастся тайком увидеться с Вив, но если она позвонит отцу…

— Де нужно этого делать, — прошу я.

— Камден, где ты был всю ночь?

Мамины глаза налиты кровью, как у быка. Одежда насквозь пропахла дымом «Мальборо».

— А когда это ты снова начала курить? — спрашиваю я.

Этот вопрос застает ее врасплох. Она опускает глаза и смотрит в пол. Рукой мама заправляет, за ухо выпавшую прядь волос, но толку от этого мало — прическа безнадежно растрепана.

— Ты что… накурился? Или еще что-то? — спрашивает она.

Я удивленно вскидываю брови. На лице мамы написана такая безнадежная серьезность, что я с трудом сдерживаю смех. Однако приходится следить за собой, потому что если бы я рассмеялся, мама подумала бы, что со мной и вправду что-то не так, а все, что связано с состоянием моего рассудка, сейчас слишком уж больная для нее тема. Мне же было бы хуже. Закрыв глаза, я вытягиваю вперед обе руки, а потом, согнув их в локтях, касаюсь указательными пальцами носа.

Эту процедуру, как будто перед лицом полицейских, я повторяю несколько раз. Покончив с первой частью, я расставляю руки в стороны и иду вперед, приставляя пятку одной ноги к носку другой. В конце комнаты я делаю разворот и возвращаюсь назад тем же манером.

Мама стоит в той же позе, ожидая меня.