Затем он подступился к скафандрам. Вакуумные оказались безнадежными, но боевые, хоть потерявшие герметичность, вполне годились – их экзоскелет из пластика был не таким уязвимым, как лучевое оружие и иглометы. Кроме того, их можно было разбирать и собирать практически без инструментов, заменяя пострадавшие шарниры в сочленениях, чем Литвин и занялся с маниакальным упорством. Хитрая головоломка! Но шаг за шагом из шестнадцати дефектных скафов ему удалось собрать один рабочий, хотя за скелетную планку левой голени и левое колено он бы ручаться не стал.

    Нудное занятие не оставляло времени для размышлений, и это было хорошо. В сущности, Литвин уже вычеркнул себя из личного состава флота и вообще из списков живых; он больше не являлся самодостаточной ценностью как всякий человек, а был лишь хранителем уникальных сведений, необходимых людям. Все, что он узнал и что еще узнает, полагалось сберечь и передать, как эстафетную палочку в долгом забеге, и только после этого расстаться с жизнью. Он сидел в тесном отсеке арсенала, перебирал глухо шелестевшие скафандры, раскручивал и скручивал, и постепенно память о Смоленске, о Земле и других мирах, где довелось побывать, исчезала, таяла вместе с лицами товарищей и близких, будто что-то далекое и совсем неважное в данный момент. Разумеется, это было не так, но предаваться воспоминаниям не стоило – они причиняли боль и отвлекали от работы.

    Целые батареи к скафандру пришлось разыскивать в лучеметах, ракетных ранцах и остальном снаряжении. Набралось шесть; каждой хватало на восемь часов в боевом режиме или на двое суток в рабочем. Литвин вставил их в гнезда на поясе, закрепил у бедер контейнеры с пайком и дыхательной смесью, полюбовался скафом, пересчитал дыры в наплечниках и рукавах и решил, что ничего, сойдет. Теперь разжиться бы информацией да выручить Макнил…

    Внезапно усталость навалилась на него, шкафы и стойки арсенала с бесполезным оружием поплыли перед глазами, и даже яркий шарик света, висевший под потолком, будто бы померк. Литвин тяжело поднялся, прихватил скафандр и зашагал в свою каюту. Выдвинул койку, лег, посмотрел направо, где было место Коркорана, вздохнул и отвернулся к стене. Нервное напряжение не отпускало его, не хотелось ни есть, ни пить, а только спать. Но сон не шел.

    – Корабль!

    «Слушаю».

    Губы едва шевелились, но он вспомнил, что говорить совсем необязательно. Однако думать тоже было нелегко.

    «Меня ищут?»

    «Еще нет. Переводчик тхо придет в отсек примерно через час».

    «Кто придет? Йо?»

    «Нет. У нее наступает туахха».

    Он послал безмолвный вопрос.

    «Туахха – время повышенной эмоциональной активности, связанной с выделением половых гормонов, – пояснил Корабль. – Элемент жизненного цикла, приходящий каждые тридцать-сорок дней. Раньше в такие периоды бино фаата вступали в физический контакт с целью размножения».

    «Раньше?..»

    «В эпохи Первой и Второй Фазы и обоих Затмений».

    Ему вспомнились слова Йо: «Запах… Запах означает, что я близка к периоду туахха». Похоже на выделение каких-то феромонов…

    Литвин закрыл глаза. Так беседовать было легче.

    «Как они размножаются теперь?»

    «Искусственное осеменение.