– Не надо отправлять галактов в дальние экспедиции, раз на кораблях им не так удобно, как на планетах, – иронически подсказала Мери.

– Да, приходится отказываться от многих экспедиций, – подтвердил Тигран, улыбаясь еще приветливей.

Беседой снова завладел Ромеро.

– Вы сказали – равноправие. У нас тоже равноправие, социальное, в смысле обеспеченных каждому общественных возможностей – еды, жилья, учения, работы и прочего. Но гарантировать каждому, что его полюбит та, которая ему нравится, – нет, это уж сам старайся, тут тебе общество не слуга.

– Да, любовь, – сказал галакт. – Трудная штука – любовь. Ужасно необъективное чувство. Какой‑нибудь рядовой субъект становится дороже всех в мире. Мы знаем об этом несправедливом чувстве, нарушающем равноправие, но пока мало что можем с ним поделать.

– Хорошо, оставим любовь, – настойчиво добивался чего‑то Ромеро. – Вы сказали – экипаж звездолета... Если есть экипаж, то, очевидно, имеется и командир? И командир, очевидно, отдает команды, обязательные для экипажа, а ему, естественно, не приказывают? Не так ли, любезные хозяева?

Тигран покачал головой.

– У нас нет командиров. Звездолетом командуем мы сообща. Как все мы согласно пожелаем, так и будет.

– Но если появятся разногласия?..

– В команду подбираются близкие по характеру. Расхождений между нами не бывает даже при чрезвычайных происшествиях.

Теперь и Ромеро затруднялся что‑либо сказать. Галакт обратился ко мне:

– Ты один не проронил ни слова. Почему?

– Я слушал вашу беседу.

– У тебя нет к нам вопросов?

– По крайней мере, сотня.

– Мы слушаем тебя.

То, о чем спрашивали галактов мои друзья, было важно, но имелись проблемы, интересовавшие меня больше, чем ликвидация необъективной индивидуальной любви.

– Я хочу знать, что вам известно о рамирах и как возникла война между галактами и разрушителями? Мы вступили в борьбу с разрушителями и считаем вас естественными союзниками...

Галакты переглянулись.

У людей переглядывание являлось очень приблизительным эквивалентом обмена мыслями, речь полней раскрывает мысль, чем взгляд. Но галакты искусней нашего пользуются взглядами – правда, и глаза их огромны. Тигран, видимо, получил согласие товарищей на информирование нас о войне в Персее.

– Рассказ будет долгий, – заметил он.

Мы расселись на лугу удобнее. Речка тихо журчала, это была настоящая вода, не ядовитые никелевые растворы разрушителей. И зелень на берегах пахла земной травой, хоть ни в одной из травинок я не мог признать знакомой. И леса – зеленые, неведомые деревья – раскачивались и шумели вполне по‑земному. А вверху тонко светило голубое небо, такое нежное и яркое, что глазам становилось радостно. И воздух, звучный, прохладный, сам лился в грудь, он был даже вкуснее воздуха Оры.

Мы находились в месте, идеальном для тихой радости, для наслаждения природой, а галакт неторопливо вел рассказ о черных тысячелетиях, о погибавших звездных народах, о разрушенных планетах...

6

О рамирах у галактов сохранились одни темные предания...

Этот странный народ хозяйничал в скоплениях Персея не то до появления галактов, не то в самом начале галактовой цивилизации.