– Что‑то не припомню, сэр, – сказала Алиса.

– Сочиняешь ведь, обманщица! – с упреком промолвил отец. – Но больше тебе незачем меня дурачить. Злой дух пока отступил от Саула. Сейчас нам надо подумать, что делать с Вудстоком – покинуть его или оборонять?

– Отец! – воскликнула Алиса. – Разве можете вы питать хоть малейшую надежду отстоять Вудсток?

– Не знаю, девочка, – ответил сэр Генри, – одно только верно: на прощание я бы с радостью скрестил с ними оружие. И кто знает, на кого снизойдет благословение божье? Вот только что будет с моими беднягами слугами, если они примут участие в такой безнадежной схватке? Сознаюсь, эта мысль меня удерживает.

– И справедливо, сэр, – сказала в ответ Алиса, – ведь в городе солдаты, а в Оксфорде их целых три полка.

– Ох, несчастный Оксфорд! – воскликнул сэр Генри. Его душевное равновесие было нарушено, и потому его разбросанные мысли можно было одним словом повернуть в любую сторону. – Город ученых и верноподданных! Грубые солдаты – неподходящие обитатели для твоих храмов науки и поэтических беседок но твой чистый и яркий свет не погаснет от смрадного дыхания тысячи неотесанных дураков, пусть они даже дуют на него, как Борей. Неопалимая купина не будет истреблена в огне нынешнего гонения.

– Правда, сэр, – согласилась Алиса, – и небесполезно будет вспомнить, что всякое волнение среди верноподданных в такое неблагоприятное время побудит их еще больше навредить университету, – ведь он считается рассадником всего, что поддерживает .короля в наших местах.

– Правильно, девочка, – ответил баронет, – негодяям достаточно будет малейшего повода, чтобы конфисковать те жалкие остатки, которые не уничтожила в колледжах междоусобная война. Это, да еще беспокойство за судьбу моих бедных воинов… Словом, ты меня обезоружила, девушка! Я буду терпелив и спокоен, как великомученик.

– Дай бог, чтобы вы сдержали слово, сэр! – воскликнула дочь. – Но вы всегда так горячитесь при виде этих людей, что…

– Ты что, меня за ребенка принимаешь, Алиса? – рассердился сэр Генри. – Ты же знаешь, я могу смотреть на гадюку, на жабу или на клубок плодящихся ужей, не чувствуя особого отвращения; и хотя круглоголовый, да еще в красном мундире, по моему мнению, ядовитее гадюки, противнее жабы, отвратительнее клубка ужей, но появись сейчас хоть один из них, ты увидишь, как вежливо я его приму.

Не успел он произнести последние слова, как воин‑проповедник вышел из своей зеленой засады и, шагнув вперед, неожиданно появился перед старым рыцарем, который уставился на него так, как будто слова его вызвали дьявола из преисподней.

– Кто ты такой? – громким и сердитым голосом спросил сэр Генри; в эту минуту дочь в ужасе схватила его за руку – она не полагалась на то, что отец останется верным своим миролюбивым решениям при виде непрошеного гостя.

– Я один из тех, – ответил солдат, – кто не боится и не стыдится назвать себя поденщиком в великих трудах Англии, уф.., да, я простой и честный поборник правого дела.

– А какого дьявола ты ищешь здесь? – свирепо спросил старый баронет.