Скафандр загудел, пытаясь предупредить, что его хозяин делает что-то очень опасное. Пятнышко света находилось всего в паре дюймов от его головы.

Закалве —  спросил он себя, что значит эта фамилия для него? Что она значила для кого угодно? Любой на его родине закивает в ответ: Закалве, как же — война, знатная семья. Кому-нибудь известно и о трагедии, постигшей эту семью. Он снова увидел этот стул — маленький и белый. Закрыл глаза, чувствуя горечь во рту. Затем открыл… Осталось всего три маленьких зажима, два, один, а затем быстро повернуть… Фонарик в центре кабины смотрел прямо на него, ярко сверкая линзой. Послышалось тихое, едва слышное шипение. Металлический корабль, каменный корабль и этот стул… Он почувствовал, как на глаза у него наворачиваются слёзы. И другая рука поднялась к груди, где под многими синтетическими слоями скафандра и тканью белья над сердцем был маленький сморщенный шрам, которому минуло два десятка лет — или семь десятков, смотря как измерять время.

Фонарик повернулся именно тогда, когда он расстегнул последний зажим, световое пятно ударило ему в глаза, затем…

Затем фонарик погас! Иссяк заряд или ещё какая-нибудь неисправность, это не имело значения. Наступила почти полная темнота, только через едва заметные щели в кабину просачивался слабый отблеск — так светили красные огоньки, отмечая еле теплившуюся жизнь людей, которых вёз на борту корабль. Скафандр тихо загудел — неожиданно грустный звук на фоне продолжавшегося шипения воздуха. Он тупо смотрел на то место, где должен был быть фонарик, невидимый в центре кабины, в центре корабля, на середине пути. Как же я теперь умру, подумал он.

Он вернулся к холодному сну через год, когда, попрощавшись, покидал комнату отдыха Кай и Эренс продолжали спорить.

В конечном счёте он оказался ещё на одной низко-технологической войне в качестве пилота (потому что теперь точно знал — в схватке линкор всегда проиграет самолёту), совершал полёты среди снежных вихрей над белыми островами, которые на самом деле были плоскими айсбергами.

Глава 13

Мантия валялась на полу, словно только что сброшенная кожа какой-то рептилии. Он собирался набросить её сверху, но передумал — останется в том, в чём есть… Он стоял в ванной перед зеркалом, изредка поднося бритву к голове, делая это медленно и осторожно, будто проводя расчёской по волосам. Бритва скребла сквозь пену по коже, вылавливая последние щетинки. Затем взял полотенце и вытер ставший гладкий и блестящий череп. Длинные чёрные волосы валялись на полу, словно сброшенное оперенье. Из окна ему были видны сторожевые башни окружающей город крепостной стены, он никогда не останавливался на ней взглядом, но сегодня его поразили благородство и чёткость её линий — возможно потому, что она была обречена. Он отвернулся, мысленно ругая себя за сентиментальность и пошёл надевать ботинки. Голове было непривычно холодно, к тому же он не чувствовал стянутых на затылке волос, это его раздражало. Он сел на постель, застегнул пряжки ботинок, некоторое время смотрел на телефон, стоявший на тумбочке рядом с кроватью, затем поднял трубку.

Память подводила его: он не был уверен, что звонил вчера вечером в космопорт.