Но прежде чем сесть за стол, он набрал домашний номер начальника службы безопасности Народного банка.

— Анатолий Андреевич? Турецкий вас беспокоит. Извините, что поздно, но дело срочное.

— Мой телефон на прослушке? — спросил Пономарев.

— Нет. После нашей откровенной беседы надобность в ней исчезла. Вы помните, что сказал английский разведчик Лоуренс насчет яичницы?

— Так вот, возникла необходимость разбить яйцо. Еще одно.

— Александр Борисович, говори прямо и не крути. Что нужно сделать?

— Посмотреть в некоем сейфе кое-какие бумаги. Они появились там вчера вечером или сегодня утром.

— Что за бумаги?

— Документы инюрколлегии.

— И что в них?

— Именно это нужно узнать. Это напрямую связано с безопасностью Народного банка и лично вашего шефа.

— Договорились, сделаю. Приезжайте ко мне в банк завтра утром.

— В девять утра я у вас, — сказал Турецкий и положил трубку.

3

Следующим утром Турецкий сидел в узком кабинете-пенале начальника службы безопасности Народного банка и внимательно читал ксерокопии документов, извлеченных ночью Пономаревым из личного сейфа Дорофеева.

Документов было немного. Заверенные центральной нотариальной фирмой Претории заявления Джоан Никитиной, ее детей Константина, Поля и Ольги с подтверждением их намерения претендовать на наследство И. К. Никитина, такая же бумага — от Екатерины Никитиной из Санкт-Петербурга. И главное — выданное на основании этих заявлений предписание Московской инюрколлегии, обязующее Народный банк заморозить находящиеся на личном счете Никитина 124 миллиона долларов вплоть до решения суда по делу о судьбе открывшегося наследства. При этом теряли силу доверенности на право распоряжаться вкладом, если они были выданы Никитиным третьим лицам. Возможные же претензии кредиторов должны были рассматриваться тем же судом, который будет выносить решение о наследстве.

— Каким образом ему удалось так быстро связаться с Преторией? — спросил Турецкий у Пономарева.

— Мне объяснили: по системе «Интернет». Причем информация на дискету даже не сбрасывалась, а сразу выводилась на принтер. Так что в памяти компьютера никаких следов этих переговоров нет. Что, по-вашему, это означает?

— То, что ваш шеф или человек совершенно бесстрашный, или просто круглый дурак.

Пономарев покачал головой.

— Нет. Только не дурак. Что угодно, но он не дурак.

— Что ж, это мы сейчас и проверим. Не хотите присутствовать при моем разговоре с Дорофеевым?

Пономарев подумал и решительно отказался.

— Вы попросили меня разбить яйцо — я это сделал. А что вы будете из него готовить — омлет или еще что, — это ваши дела...

Референт в приемной Дорофеева встретил Турецкого так, словно видел его первый раз в жизни. Он даже имел наглость поинтересоваться фамилией посетителя, хотя до этого видел Турецкого не меньше шести или семи раз.

— Неважно у тебя с памятью, сынок. Не рановато для склероза? — спросил Турецкий. — Турецкий моя фамилия. Александр Борисович. Старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры России. Ты на всякий случай запомни. Мало ли, вдруг когда пригодится?

— У вас назначена встреча с господином Дорофеевым?

— Боюсь, он не сможет вас принять. У него сегодня очень напряженный график.

— А ты все-таки поинтересуйся, — посоветовал Турецкий. — Мне почему-то кажется, что он найдет нужным уделить мне пару минут своего драгоценного времени.

Референт пожал плечами, демонстрируя, что в силу своего воспитания не может сопротивляться такому бесцеремонному давлению, и скрылся за высокими, полированного дуба дверями кабинета.