— Господин Дорофеев ждет вас.

— Ну вот, а ты говорил: не примет, не примет...

Генеральный директор Народного банка при появлении Турецкого не привстал, не протянул для пожатия руки, лишь откинулся на спинку своего резного кресла и жестом предложил Турецкому сесть.

— Вчера я перевел на счет агентства «Глория» всю оставшуюся сумму и известил, что наши отношения прекращаются. У агентства ест какие-то претензии к Народному банку.

— Ни малейших, — ответил Турецкий.

— В таком случае что послужило причиной вашего визита? И настойчивости, с какой вы добивались нашей встречи? У меня свободны всего четыре минуты.

— Вы прервете наш разговор в любой момент, когда вам покажется, что он утратил смысл. И я не буду на вас в претензии.

— Слушаю вас.

— Вы получили предписание инюрколлегии заблокировать личный счет Никитина в вашем банке.

— Откуда вам это известно?

— Вчера ко мне приезжала из Санкт-Петербурга бывшая жена Никитина и рассказала о визите какого-то чиновника юрколлегии к ее дочери. В инюрколлегии подтвердили, что они выдали вам такое предписание.

— Да. И я обязан его выполнить. Таково требование закона.

— Мне также известно, что появление этого предписания было инспирировано лично вами.

— Я даже не спрашиваю, как вы это узнали. Я уже понял, что у вас весьма обширные каналы информации. Правда, я не совсем уверен, что они всегда законны. Да, я инспирировал появление этого документа. Вы считаете, что я поступил неправильно?

— Напротив. На мой взгляд, не просто правильно, а даже высокоморально. Хотя, возможно, у особо рьяных ревнителей морали могут на этот счет возникнуть сомнения. У меня их нет.

— Рад, что вы одобряете мои действия. В чем же проблема?

— Я хочу понять, чем они продиктованы. Иными словами, являетесь ли вы человеком редкостного, я бы даже сказал — абсолютного бесстрашия, или же совершенно не понимаете сути сложившейся ситуации.

— В чем, по-вашему, суть этой ситуации?

— Как только человек, называющий себя Никитиным, узнает, что его счет заблокирован, я не дам за вашу жизнь даже копейки старого образца, на которую в свое время можно было купить коробку спичек. Я понимаю, что ваша семья давно уже не в Ларнаке, а в каком-то другом надежном месте. Но речь сейчас идет не о ней, а о вашей жизни. Не исключено, что вас не просто убьют, а перед этим подвергнут пыткам и заставят разблокировать счет.

— Он не сможет этого сделать. Он будет арестован.

— По его приказу это смогут сделать его сообщники.

— У него нет сообщников, они задержаны МУРом и находятся под надежной тюремной охраной.

— До вчерашнего дня я тоже был убежден в этом. Но не далее как вчера вечером, в то время как человек, именующий себя Никитиным, находился в своем номере в гостинице «Космос», во дворе моего дома была взорвана моя машина, когда я садился в нее, чтобы ехать на Ленинградский вокзал.

— Вот как? И вы были в ней?

— И она взорвалась?

— Вот именно.

— Как же вам удалось уцелеть?

— А кто вам сказал, что я уцелел? Я взорвался вместе с моим любимым автомобилем. А с вами сейчас разговаривает мой дух. Мое, так сказать, астральное тело.

— У вас мрачноватые шутки, — заметил Дорофеев.

— У меня мало оснований веселиться. А у вас — еще меньше.

— Знаете, Александр Борисович, я не являюсь бесстрашным, как вы сказали, человеком. Но испугать меня довольно трудно.

— А я все-таки попробую. Четыре минуты, правда, уже закончились...

— Продолжайте, я слушаю вас очень внимательно.

— Имеете ли вы представление о том, кто такой этот лже-Никитин и что за люди, которые стоят за ним?

— Полагаю, что да.