Или вот еще профессор Хоторн. Тогда Марк Фрэзер еще учился в колледже. Он был явно очень стар и знаменит, чтобы попасть в зубы секретной полиции; да и игра, в конце концов, не стоила свеч, ведь он всего лишь преподавал свою версию истории. Но он задавал студентам отрывки из Джефферсона, Гамильтона и Линкольна в ущерб Гарварду. А что беспокоило больше всего — он просил студентов рассказать ему, к чему все эти произведения привели на практике. О, конечно, те юные верзилы, которые сожгли его книги и всего его «обработали», действовали вполне неофициально, а полиция пообещала провести расследование, но в любом случае профессор умер от разрыва внутренних органов. Ну, не мелодрама ли это?

Обычно, коррекция поведения была более мягкой. Однажды агенты тайной полиции взяли молодого Олсона прямо из лаборатории и обвинили в распространении подрывных памфлетов. Он вернулся через несколько недель с совершенно другими взглядами на политику, но хорошим химиком он уже не был никогда.

Но и это был исключительный случай. Обычно никто ничего не видел и не слышал, кроме хвалы нашему дальновидному вождю, президенту Гарварду и его твердому, но благосклонному правлению. Потом это уже в зубах навязло.

Фрэзер встряхнулся. Вдруг исчезла усталость. Казалось, его тело поет. Что там сказала Лори? «Спокойно готовься покинуть город». Теперь уже слишком поздно. Но…

— Да, — сказал он. Его мысли забежали вперед слов. — Должно быть, это место военным для чего-то нужно. Если восстание было бы подавлено, они бы не прилетели. Поэтому… Клем, Том, Мануэль, все техники — потенциальная помеха. Они могли послать радиолуч на Землю — дело нескольких дней — или устроить саботаж. Угу. Солдаты могут в любую минуту оказаться здесь. Надо уходить.

Фрэзер вскочил со стула и в два прыжка оказался у выхода. Крайне осторожно он чуть приоткрыл дверь. В коридоре было тихо и пусто.

— Идем, — позвал он. — Если поторопимся, сможем улететь на «кошке».

Он прошел вправо по коридору.

— Не сюда, — возразил Махоуни.

— У меня есть семья, — сказал Фрэзер.

— Ну… да, конечно. О’кей.

Они вошли в грузовой лифт. Лифт опускался вниз с неспешностью китайской пытки. Фрэзер слышал, как сердце стучит в ушах и горле; почувствовал, как взмокла от пота его рубашка. Удивительно, как твердо его палец нажал кнопку первого этажа.

Холл был полон народа. Люди бродили маленькими группами, медленно; в их бледных лицах и глазах сквозила пристыженность. По толпе прошелестел ропот.

— Привет, Марк, — окликнул его один, — что происходит? Ты знаешь? Кто-то сказал…

Фрэзер пропустил это мимо ушей. Ему хотелось бежать (при низкой силе тяжести можно двигаться со скоростью кометы), но толпа была слишком плотной, и ему пришлось локтями пробивать себе дорогу сквозь черную пелену кошмара. Казалось, прошла вечность, прежде чем он добрался до своей квартиры.

Дверь была заперта. Он заколотил по панелям.

— Иисус, — прошептал Махоуни, — если их там нет…

— Тогда ты будешь выбираться один, — подытожил Фрэзер. Во рту у него пересохло. — Я не могу оставить их здесь, понятно?

Дверь открылась. Пятнадцатилетний Колин, старший сын Фрэзера, стоял на пороге с занесенным над головой стулом. Увидев отца он воскликнул:

— Папа!

— Мама и Энн здесь? — Фрэзер и Махоуни прошли внутрь и закрыли за собой дверь. Колин резко кивнул.

— Собирайтесь все. Быстро!

Из дальней комнаты вышла Ева.