— О да, — подтвердил Дейл все тем же слегка неестественным тоном. — Если он назначит достаточно высокую сумму залога, арестованный, конечно, будет снова взят под стражу.

— Я не хочу, чтобы вы влияли на ход разбирательства в смысле каких бы то ни было посулов и обещаний, — прямо заявил Спротт. — Но мне представляется желательным, чтобы вы перекинулись с ним словечком, разъяснили ему, что здесь налицо отклонение от психической нормы и что повторное взятие под стражу даст нам возможность подготовить компетентное медицинское обследование, которое в конце концов будет в интересах этого молодого человека.

— Есть, — ответил Дейл.

— Ну и отлично, — сказал Спротт. И внушительно добавил: — На этот раз действуйте порасторопнее.

Он повесил трубку.

Прошло не меньше минуты, прежде чем начальник полиции, в свою очередь, медленно опустил трубку на рычаг.

Глава IX

Полицейский суд открылся на следующее утро в десять часов. Высокий, но очень тесный и малоторжественный судебный зал на первом этаже освещался единственным окном, под которым был помост красного дерева для суда и напротив него — места для публики. Справа от судьи находилась скамья подсудимых, слева — место для свидетелей. Поскольку в этом помещении всегда сквозило, судейский стол был отгорожен от окна складной ширмой, отнимавшей много света. Фреска на потолке, на которую никто никогда не смотрел, изображала герб города — два лучника на зеленом, как дубовый лист, фоне.

Пола провел наверх полицейский с красной шеей, находившийся в то утро в самом благодушном настроении — от него и пахло так, словно он, позавтракав, только что с удовольствием выкурил трубочку. Когда они выходили из камеры, он многозначительно поглядел на распухшие, обведенные синяками глаза Пола.

— Видно, здорово ткнулись обо что-то вчера, дружище. Смотрите только сегодня не оступитесь! Ясно?

Пол ничего не ответил. Под утро он проспал несколько часов тяжелым, беспокойным сном, похожим скорее на забытье, в которое он от крайнего изнеможения провалился как в черную яму. Но этот сон не освежил его. Он не мог понять, почему его одолевает такая слабость. Каждый вздох стоил ему усилий. И еще эта нестерпимая боль в боку. Он все время прижимал к нему левую руку, чтобы хоть как-то справиться с ней. Мозг же его снова работал с лихорадочной остротой, как в ту минуту, когда Пол пришел в себя. Все виделось ему в неестественно ясном свете. И он твердо намеревался высказаться сегодня до конца, до конца все разоблачить. Да, на этот раз ничто не остановит его.

Когда его ввели через боковую дверь и усадили на скамью подсудимых, судья, мистер Бэттерсби, худощавый человек средних лет с добродушным, хотя и изможденным лицом, уже успел приступить к рассмотрению обычной череды дел о правонарушениях. Пол внимательно следил за тем, как он быстро распорядился судьбой трех пропойц-дебоширов, юнца, подбиравшего оброненные квитанции от тотализатора, разносчика, не имевшего патента на торговлю, старика музыканта, обвиняемого в нищенстве, и бродяги, задержанного за отсутствие «легальных средств к существованию».

У судьи были тонкие губы, которым его профессия сообщила известную суровость, и умные, внимательные глаза. Он никогда не поддавался на лесть и униженные мольбы стоявших перед ним «каторжников». И также никогда не выносил сурового приговора. Пол всмотрелся в него и решил: «Этот человек меня выслушает».

И вдруг почувствовал, что и сам он является объектом упорного и пристального изучения. Он обернулся к местам для публики и тотчас увидел Лену. Она была не одна. Рядом с нею сидел совершенно незнакомый ему человек лет сорока, очень грузный и нескладный, в фланелевом костюме, с небрежно повязанным галстуком, в видавшем виды помятом пальто.