— Вы ушли раньше времени?

— Сегодня было мало посетителей. — Она неторопливо сняла плащ. — По-моему, вам надо лечь.

— Я чувствую себя лучше, когда сижу.

— Съели вы свой бульон?

— Полную чашку.

Она поправила на нем одеяло, стараясь скрыть беспокойство.

— Я принесла вам бисквитов… и немножко фруктов. Хотите, я сделаю лимонад?

— Очень хочу. — Он подавил кашель. — Меня мучает жажда. А есть я ничего не могу.

Судорожный вздох приподнял ее грудь.

— Пол, — сказала она, — по-моему, надо пойти за доктором.

— Нет, — запротестовал он. — Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Если бы вы знали… после всего, что было… только покой…

Она смотрела на него с мучительной нерешительностью: здравый смысл вступил в борьбу с ее страстным желанием быть с ним вдвоем, без чужих людей. Ведь это из-за него она страшится постороннего вмешательства, которое может снова поставить его в затруднительное положение, более того — вернуть в руки полиции. О Боже, как ей поступить?

Все еще в нерешительности она зажгла свет и спустила штору. Пол наблюдал за Леной как бы издалека, отчего все ее движения казались странно нереальными. Весь день его одолевала дремота, а придя в себя, он подумал о Данне. Он, собственно, не надеялся, что этот новый знакомый поможет ему. Да и не удивительно: вспоминая свои усилия в продолжение последних месяцев, Пол лишний раз убеждался, что это ни к чему не приведет. Он прошел свой путь до конца и больше ничего не мог сделать.

Отчаявшийся и подавленный, он внезапно подумал о Лене. Ее тесная дружба с Данном и явное взаимопонимание, существовавшее между ними, почти не оставляло сомнения в характере их отношений. Пол внушил себе, что этот скромный женатый человек, уже в летах, был отцом ее ребенка и постоянным ее покровителем. Этот вывод заставил его вздрогнуть, пронзил острой болью, мучительно усилившей ту, которую он ощущал при каждом вдохе и выдохе. Непреодолимое желание еще усугубить эту боль принудило его заговорить.

— Лена…

— Да?

— Вы так много для меня сделали. И я все спрашиваю себя: почему?

Она быстро отвернулась.

— Потому же, почему люди что-то делают друг для друга.

— Мне хочется, чтобы вы знали, как я вам благодарен.

— Это все пустяки.

Несколько секунд оба молчали.

— Вы, наверно, давно знаете Данна?

— Около трех лет.

— Он добр был к вам?

— Да, я всем в жизни ему обязана.

— Понятно.

Ему почудился вызов в гордом, печальном взгляде Лены. И в то же время на ее тонком лице отразилась такая бесконечная покорность судьбе, что ему стало страшно. Он отвернулся к стене.

— Так или иначе, — сказал он, — это несущественно. Я все понял.

Лена вздрогнула, побледнела, хотела было что-то сказать, но промолчала и только смотрела на него с неосознанной мольбой. Но она тут же поборола эту мимолетную слабость и решительно сжала губы.

Наступило долгое молчание. Пол закрыл глаза, стараясь подавить отрывистый горловой кашель.

— Мне очень нехорошо!

На этот раз она не стала раздумывать, а, ни слова не говоря, выбежала в прихожую, надела плащ и выскочила из дому.

Ближе всего была приемная доктора Керра — всего в каких-нибудь двухстах ярдах по Уэйр-стрит.