– Угу. Надо в консерватории что-то подправить, – залилась жизнерадостным смехом Лариса.

Несмотря на неудачное завершение вечера, настроение было хорошим.

– Очень смешно. Вот так всю жизнь и профукаешь. – Алла Денисовна начала вытряхивать скрючившееся от хохота чадо из пальто. – Ржет она, лошадь! Развеселилась! Ни работы нормальной, ни мужа, ни перспективы!

– Перспектива есть. – Лариса выпала из рукавов и шлепнулась на пуфик. – У меня вся жизнь впереди.

– Я тоже когда-то так думала. А жизнь она, знаешь, как быстро пролетает. Вот только-только мечтала о принце, а уже у тебя муж лысый под боком и дочка-бестолочь, которую замуж никто не берет.

– Грустно как-то структурируешь, мамуся. – Лариса широко зевнула и привалилась к маминой шубе, нежно обняв подол. Шуба с треском рухнула, накрыв ее мехом неизвестного животного, втюханного наивной маме в качестве енота.

– Вот ведь чучело! – Алла Денисовна осмотрела порванную вешалку и потрясла дочь за плечо. – Иди мойся, и спать, несчастье мое!

– Эх! – Лара еще раз со слезой зевнула и грустно оттопырила губу: – Мойся, и спать, несчастье… А ведь это мог сказать Витя, мол, иди в душ, и спать, счастье мое… Почти то же самое, но какая колоссальная разница!

– Кто такой Витя? – насторожилась маменька.

– Да уже никто, – махнула рукой Лариса.

– Ясно. С таким подходом они все со временем становятся никем, как Стасик, – Алла Денисовна никогда не упускала возможности наступить на больную мозоль. С точки зрения педагогики это казалось ей вполне оправданным, поскольку учиться дети могли только на ошибках. Желательно на собственных. И желательно, чтобы они эти свои ошибки не забывали.

Слово «Стасик» являлось кодовым. Настроение рухнуло, а хмель почти полностью выветрился. И Ларису начало подташнивать, закружилась голова и, как обычно, очень захотелось поплакать. Одной. Без свидетелей. Даже перед мамой она до сих пор делала вид, будто все забыто. Что было не больно. Что ничего такого и не было…

…Но оно было.

Со Стасом они жили в одном дворе. Много лет сталкивались на улице, знали друг друга в лицо, но до поступления Лары в институт не общались. А потом неожиданно встретились в Новый год, когда весь двор высыпал на улицу поздравлять друг друга и смотреть салют, скатились пару раз с горки, выпили вина из одноразовых стаканчиков, и вдруг стало ясно, что им друг без друга никак. Так ясно, как это может быть только в юности, когда сознание не омрачено логикой и раздумьями о будущем, живешь сегодняшним днем и если влюбляешься, то на всю жизнь. Стас был в меру остроумным, в меру интересным и не в меру талантливым. Лара гордилась им, порой посмеивалась над его неприспособленностью и называла Генечкой. Он оказался не просто хорошим программистом, а выдающимся, за что его однажды пригласили на стажировку в Америку.

К тому времени они уже собирались съехаться и окончательно определиться. Во всяком случае, Ларисе казалось, что собирались. Свадьба стала бы логическим исходом их отношений. Генечка любил логику, поэтому скорее всего тоже думал так же. А какие еще могут быть варианты, если двое людей любят друг друга, периодически спят вместе, едят вместе и даже молчат тоже вместе.

Яна, бывшая Ларисина одноклассница и по совместительству подруга, однажды заметила:

– Если тебе с мужчиной комфортно не только трепаться на умные темы, но и просто молчать, то это твой мужчина.

Яна была девушкой умной, фраза тоже казалась очень умной, и Лара приняла ее за аксиому, продолжив светлую мысль: если мужчине комфортно с женщиной не только общаться, но и молчать, то это его женщина.