|
Меня раздражает все, что выбивается из ритма, все, что вносит беспорядок. Майка этого несчастного малого испортила бы мне potage Hublet aux asperges [70]. A освещение в столовой весьма неважное…» Уже взявшись за ручку двери, он посмотрел в сторону прохода, соединяющего два коридора. Фелипе внезапно остановился, чуть не потеряв равновесие. Он был явно смущен и, казалось, не узнал Рауля.
– Привет, – сказал Рауль. – Что‑то я не видел тебя весь день.
– Дело в том… Вот идиот, перепутал коридоры. Моя каюта в другой стороне, – сказал Фелипе, медленно поворачиваясь. Свет упал ему в лицо.
– Похоже, ты перегрелся на солнце, – сказал Рауль.
– Ха, ничего подобного, – ответил Фелипе. стараясь говорить сердитым тоном, но это плохо ему удавалось. – В клубе я всегда торчу в бассейне.
– Но в твоем клубе воздух не такой, как в открытом море. Ты хорошо себя чувствуешь?
Рауль подошел к Фелипе и дружески заглянул ему в лицо. «И чего он ко мне приценился», – подумал Фелипе, но ему было приятно, что Рауль снова ласково заговорил с ним после того, как поступил с ним так некрасиво. Он утвердительно кивнул и снова повернулся к переходу, но Рауль не хотел его отпускать.
– Я уверен, у тебя нет никакого средства от ожогов, разве у твоей мамы… Зайди на минутку, я тебе кое‑что дам, помажешься перед сном.
– Не беспокойтесь, – сказал Фелипе, прислонясь плечом к переборке, – кажется, у Бебы есть саполан или какая‑то другая гадость.
– Все равно возьми, – настаивал Рауль, отступая, чтобы отворить дверь своей каюты. Он увидел, что Паулы не было, но она оставила свет зажженным. – У меня для тебя есть еще кое‑что. Зайди на минутку.
Фелипе, казалось, решил остаться в дверях. Рауль, роясь в несессере, знаком пригласил его войти. Внезапно он понял, что не знает, как побороть эту враждебность обиженного щенка. «Я сам виноват, – подумал он, копаясь в ящике с носками и носовыми платками. – Как он переживает, боже мой». Выпрямляясь, он снова кивнул Фелипе. Фелипе сделал несколько шагов, и только тут Рауль заметил, что он немного качается.
– Я так и подумал, что тебе нехорошо, – сказал Рауль, подвигая ему кресло. Ударом ноги он захлопнул дверь. Потом, понюхав воздух, вдруг расхохотался.
– Так, значит, это солнце из бутылки. А я‑то думал, ты в самом деле перегрелся… Но что это за табак? И что за вино? От тебя ужасно разит.
– Подумаешь! – пробормотал Фелипе, борясь с подступающей тошнотой. – Выпил рюмку и выкурил… что тут такого…
– Ну, разумеется, – сказал Рауль. – У меня нет ни малейшего намерения упрекать тебя. Но, знаешь, смесь солнца с таким вином и таким табаком немного опасна. Я мог бы рассказать тебе…
Однако рассказывать ему совсем не хотелось, он предпочитал рассматривать Фелипе, который, побледнев, напряженно глядел в сторону иллюминатора. На миг воцарилось молчание, которое показалось Раулю долгим и полным, а Фелипе – водоворотом красных и синих точек, танцующих перед era глазами.
– Возьми этот крем, – сказал наконец Рауль, вложив ему в руку тюбик. – У тебя, наверно, вся спина обгорела.
Фелипе машинально расстегнул рубашку и оглядел себя. Тошнота проходила, и вместо нее росло злорадное желание промолчать, ничего не сказать о Бобе, о встрече с ним и стакане рома. Ему, только ему принадлежала заслуга в… Фелипе показалось, что губы Рауля чуть дрогнули, и он с удивлением посмотрел на него. Рауль, улыбнувшись, выпрямился.
– Думаю, после этого ты будешь спать спокойно. |