– Не верится, что вы здесь жили, – шепнул Джереми.

– Внутри дома всегда очень прохладно, – ответила Адель бесцветным голосом. – Все дело в черепичной крыше и толстых стенах. Тут очень хорошо летом, но зимой стоит почти невыносимый холод. Входная дверь скрипит, не знаю почему никому так и не пришло в голову ее смазать. В холле надо быть очень внимательным – плитки неровные и такие старые, что могут треснуть под ногой. Их нечем будет заменить – таких уже не делают. Здесь огромная кухня; а когда я была маленькая, у нас была крошечная кухня, такая тесная, что мама говорила, что если в окно заглянет солнечный луч, то нам троим не хватит места. И все же я туда пробиралась, я любила смотреть, как она готовит, хоть это и бывало нечасто… С другой стороны холла – гостиная, там Джанни работал. Его стол стоит напротив камина, в котором зимой огонь потрескивал до поздней ночи. На втором этаже…

– Я не хотел бы подниматься на второй этаж, – прервал ее Джереми.

Адель вела себя так, словно вернулась домой из долгого путешествия.

– И заходить я бы тоже не стал, разве что если вам понадобится моя поддержка…

– Подожди меня здесь, я ненадолго, – сказала она, и в это время на крыльце показалась экономка.

Адель открыла калитку и пошла ей навстречу.

Экономка извинилась за то, что дом еще не убран, ведь она ожидала приезда Адели днем позже. Когда Адель спросила, где он, экономка ответила, что последние месяцы Джанни провел в своем кабинете. Он больше не мог подниматься на второй этаж, и поэтому его кровать перенесли в кабинет. Экономка спросила, хочет ли Адель подняться наверх. Адель посмотрела на большую лестницу и ответила, что не хочет.

Шторы были задернуты – таково было желание Джанни, он хотел, чтобы в комнате было темно, когда в нее войдет Адель, но солнце светило так ярко, что свет пробивался сквозь старые шторы.

Джанни покоился на своей кровати в полумраке. Кожа его лица напоминала скомканную бумагу, ее как будто было слишком много, чтобы покрыть его кости. На щеках, под редкой щетиной, виднелись порезы от бритвы. Брови Джанни стали толще, они сложились в две черно-серые черты над его закрытыми глазами. Губы Джанни приоткрылись, как будто он вот-вот заговорит.

Увидев его таким, Адель задрожала, все ее нутро сжал спазм, она захотела взять Джанни за руку, но было слишком поздно, и поздно стало задолго до того, как его забрала смерть.

Она опустилась на стул, чтобы посмотреть на него, но в мыслях она была уже далеко.

– Я должна была знать, каким ты станешь, я потеряла тебя за двадцать лет до твоей смерти. Никакой женщине я бы не пожелала пережить такое. Я до сих пор пытаюсь понять, почему ты так поступил. Ты клялся, что это из любви ко мне, а я вот думаю, что всему виной твоя гордыня. Ты любил меня или то, как я тебя любила? Ты говорил, что желаешь мне счастья, но первые годы после нашего расставания были ужасны, каждый раз, когда я смотрелась в зеркало, я замечала твое отсутствие, вспоминала, что мы не вместе, и чувствовала свою вину. Кстати, знаешь, я отомстила этому старому засранцу Альберто, это надо было видеть! Думаю, что ты тогда прекрасно понимал, что царапины на моей груди – не от шиповника, а синяки на плечах – не от падения с велосипеда, которое я выдумала. В то время мне хотелось верить, что ты ничего не сделал, чтобы не раздувать скандал и так защитить мое достоинство. Я пришла поблагодарить тебя не только за счастье, которое мы познали вместе, но и за встречу с мужчиной, который показал мне, что моя смелость может сравниться с твоей.