– И ушла, сожалея, что не обматерила этого типа или не попыталась ударить его каким-нибудь подходящим товаром из числа армейских излишков, первым попавшимся под руку тяжелым и тупым предметом. Свидетелей не было. Может, стоило попробовать?
«Ты курица, – сказала она себе, защелкивая ремень безопасности. – Это Америка, ты живешь в этой стране и допускаешь такое безобразие. Позволяешь этим молодчикам распоясаться». Она помчалась на бешеной скорости по шоссе, охотясь на «фольксвагены». И когда подъехала к дому Бортца, расположенному в прибрежном районе в стиле Лагун Фангосо, ее все еще слегка трясло и подташнивало.
Ей навстречу вышла маленькая толстая девочка с личиком, измазанным чем-то синим.
– Привет, – сказала Эдипа, – ты, наверное, Максина.
– Максина в кроватке. Она бросила одну из папиных пивных бутылок в Чарльза, но попала в окно, и мама ее хорошенько отшлепала. Если б она была моей дочкой, я бы ее утопила.
– Мне бы такое и в голову не пришло, – произнесла Грейс Бортц, материализовавшись из полумрака гостиной. – Входите, – Мокрой тряпкой она принялась вытирать дочке лицо, – Как вам удалось сегодня избавиться от своих?
– У меня нет детей, – призналась Эдипа, проходя за хозяйкой на кухню.
Грейс недоуменно на нее посмотрела.
– У вас такой загнанный вид, – сказала она. – Мне это знакомо. Я думала, что это из-за детей. Выходит, не только из-за них.
Эмори Бортц, свесив ноги, лежал в гамаке в окружении невероятного количества пустых пивных бутылок и трех аспирантов – двух юношей и одной девушки, – разомлевших от пива. Углядев одну непочатую бутылку, Эдипа взяла ее и уселась на траву.
– Мне бы хотелось, – чуть погодя начала она, – кое-что выяснить о подлинном, а не вербальном Уорфингере.
– Подлинный Шекспир, – сквозь окладистую бороду пробурчал один из аспирантов, откупоривая очередную бутылку. – Подлинный Маркс. Подлинный Иисус.
– Он прав, – пожал плечами Бортц. – Они мертвы. И что от них осталось?
– Слова.
– Приведите какие-нибудь строки, – предложил Бортц. – Мы можем говорить только о словах.
– «Отступят звезды, не спасет и вера, – процитировала Эдипа, – От той химеры, что зовут Тристеро». «Трагедия курьера», акт IV, сцена 8.
Бортц, прищурившись, поглядел на нее.
– Как вам удалось, – спросил он, – попасть в библиотеку Ватикана?
Эдипа показала ему эти строки в книге в бумажной обложке. Скосив глаза на страницу, Бортц потянулся за следующей бутылкой пива.
– Боже мой, – воскликнул он, – меня обокрали, и Уорфингера заодно. Нас баудлеризировали наоборот. – И тут же обследовал титульный лист, чтобы посмотреть, кто же выпустил в таком виде подготовленное им издание Уорфингера. – Постыдился даже поставить свое имя. Дьявол. Придется написать в издательство. «К. да Чингадо и Компания». Вы слышали о таком? Нью-Йорк. – Он посмотрел страницу на просвет. – Офсетная печать. – Потом уткнулся носом в текст. – Опечатки. Ха. Ошибки. – С отвращением швырнул книгу на траву. – Но как им удалось попасть в Ватикан?
– А что там, в Ватикане? – спросила Эдипа.
– Там хранится порнографический вариант «Трагедии курьера». Я обнаружил его только в шестьдесят первом году, иначе обязательно упомянул бы в своих примечаниях.
– Но в спектакле, который я видела в «Театре Танка», не было никакой порнографии. |