|
Телефонный звонок прервал раздумья. - Дашка, привет, - зачастил в трубку высокий, нервный голос. - Привет, - машинально отозвалась я, не узнавая говорившую. - С трудом твой номер нашла, спасибо Ленька Мамонтов подсказал, - продолжала неизвестная женщина. Она говорила быстро, слегка задыхаясь, словно на бегу. - Небось гадаешь, кто звонит? - Ну, в общем... - Ха, Зоя Лазарева. - Зоинька, - обрадовалась я, - сколько лет, сколько зим, как поживаешь? С Лазаревой мы учились в одной группе. Поступали в иняз одновременно, и обе, без всякого блата, получили "отлично" на экзамене по-французскому. Вещь почти невозможная для абитуриентки данного института. Даже девочки, занимавшиеся с лучшими репетиторами, получали не больше четверки. Пятерки там ставили лишь своим, внесенным в разнообразные списки - от ректора, от декана, от парткома. Простому человеку попасть в иняз было практически невозможно. Для этого нужно было либо обладать связями, либо заплатить огромную сумму. Но мы с Зоей ни о чем таком и не подозревали, наивно полагая, что вступительные экзамены - это всего лишь проверка знаний. Нас отдали на растерзание Раисе Измаиловне Милославской, роскошной полной даме, безупречно владеющей языком. Ее перу принадлежало то ли двадцать, то ли тридцать учебников, методических пособий и справочников. И именно к ней попадали те, кому следовало поставить "неуд". Милославская вцепилась в меня, как терьер. Текст, предложенный для перевода, был сложным даже для пятикурсника. Минут тридцать она болтала со мной на разные темы, потом вызвала подмогу - Татьяну Карловну Раушенбах. Они начали трясти меня вдвоем. Наконец Раиса Измаиловна глянула на Раушенбах и промямлила: - Кажется, коллега, здесь "отлично". - Да, - вздохнула та, - ничего не поделаешь. Я выпала в коридор и встала у окна. Прохладный июньский ветерок приятно пробегал по взмокшей спине. Спасибо, Сюзи! В огромной коммунальной квартире, где прошло мое детство, жила настоящая парижанка - Сюзетта, жена погибшего в сталинских лагерях французского коммуниста. Сюзи практически не владела русским языком, страшно бедствовала, и моя бабушка наняла ее нянькой. К трем годам я говорила по-французски лучше, чем по-русски. Сюзи научила меня читать и писать. В школе мне порой было трудно на уроках русского языка. Зато преподавательница французского вечно ставила меня всем в пример. Следом за мной в коридор вылетела красная Зоя. - Пятерка, - прошептала она, - тебе не кажется, что они пытались нас завалить? Вон та, черненькая, еле-еле читала, а ей сразу "отлично" влепили. Я пожала плечами: - Может, и хотели отсеять, только не получилось, а откуда ты так здорово язык знаешь? - Шпион научил, - хмыкнула Зоя. - Кто? - изумилась я. - Видишь ли, - захихикала Зоя, - я из Верми, городок такой в Сибири, прямо возле центральной площади - зона. А дома у нас комнату снимал вольный поселенец, его за шпионаж посадили в 50-х. По-русски так и не научился, пришлось нам французский осваивать. Ему в 65-м срок вышел, только Пьер успел в маму влюбиться и остался. Мы с ним только по-французски болтали, и мамулька тоже его язык выучила. Он ее замуж зовет, да она боится, все-таки шпион. Так и живут без росписи. Пять лет мы грызли вместе грамматику, потом наши пути разошлись, и вот Зойка неожиданно звонит. - Слушай, Дашутка, помнишь, какая у нас дата? - Нет, - растерялась я. - Двадцать лет, как иняз закончили! А ведь верно, надо же, сколько времени пролетело. - Вот решили собраться, - частила Зоя, - почти всех разыскали: и Катьку Волкову, и Федю Пригожина, и Раю Скоркину. |
