|
Через полчаса все уже поели и расползлись по своим спальным мешкам. Хедер придвинулась поближе к Юэну, устроив голову у того на плече, и лежавший следующим Мак‑Аран ощутил укол невнятной, бесформенной зависти. В этой близости не было почти ничего сексуального. Скорее, она проявлялась в том, как осторожно, почти бессознательно эти двое меняли по очереди положение тела, лишь бы не потревожить другого. Сам того не желая, Мак‑Аран вспомнил то мгновение, когда Камилла позволила себе опереться на его плечо, и криво усмехнулся в темноте. Вот уж кто‑кто, а она явно терпеть его не может… да и ему‑то не больно интересна. Но, черт побери, что‑то в ней есть!
Сон не шел, и Мак‑Аран лежал, прислушиваясь к шуму ветра в тяжелых кронах деревьев, к далекому грохоту и треску падения не выдержавшего натиска бури гигантского ствола («Бог ты мой! Да стоит такому упасть на тент – от нас и мокрого места не останется»), к странным звукам из окружающего купол кустарника (словно сквозь колючую поросль ломились какие‑то животные). В конце концов Мак‑Аран забылся, но сон его был беспокойным; сквозь дрему Рафаэль слышал постанывания Мак‑Леода, потом Камилла издала леденящий душу крик и тут же снова погрузилась в сон. К утру буря утихла, дождь прекратился, и Мак‑Аран заснул как убитый; только из какой‑то страшной дали доносились рык и щебет неизвестных зверей и птиц, наводнивших ночной лес и далекие холмы.
3
Незадолго перед рассветом его разбудило шевеление в дальнем углу палатки. Приоткрыв один глаз, он увидел, что Камилла вылезает из спального мешка и с трудом натягивает на себя задубевшую с вечера форму. – В чем дело? – прошептал он, неслышно выскользнув из своего мешка. – Дождь перестал, и небо ясное; мне хотелось бы взглянуть на звезды и снять несколько спектрограмм, пока нет тумана. – Хорошо. Вам помочь? – Нет. С приборами мне поможет Марко. Мак‑Аран собрался было запротестовать, но передумал, пожал плечами и забрался обратно в мешок. Не от него одного все зависит. Она знает свое дело и не нуждается в его неусыпном наблюдении. Это она дала понять совершенно недвусмысленно. Но какое‑то смутное предчувствие не давало ему заснуть; он беспокойно ворочался в полудреме, а вокруг просыпался лес. Порхая с дерева на дерево, перекликались птицы – то хрипло и пронзительно, то проникновенно и щебечуще. Кто‑то кряхтел и шуршал в кустарнике, а издали доносился звук, напоминающий собачий лай. И вдруг тишину разорвал ужасный вопль – однозначно человеческий, исполненный чудовищной муки хриплый крик, повторившийся дважды и оборвавшийся жутким клокочущим стоном. Полуодетый, Мак‑Аран выскользнул из спального мешка и выскочил из палатки; на полшага от него отставал Юэн, за Юэном наружу высыпали остальные – кто в чем был, сонные, перепуганные, ничего не понимающие. Мак‑Аран устремился на звук, к вершине холма; оттуда громко звала на помощь Камилла. Она установила спектрограф на полянке у самой вершины, но теперь прибор валялся на земле, а рядом, бессвязно стеная, бился в конвульсиях Забал. К лицу его прихлынула кровь, оно жутко распухло; Камилла же лихорадочно отряхивалась, то и дело подтягивая перчатки. – В двух словах – что случилось? – бросил Камилле Юэн, упав на колени рядом с извивающимся на земле ксеноботаником. – Какие‑то твари… как насекомые, – выдавила она и протянула дрожащие руки. На затянутой в перчатку ладони лежало раздавленное насекомое, ярко‑оранжевое с зеленым, меньше двух дюймов в длину, с загнутым скорпионьим хвостом и жутковатого вида жалом там, где, по идее, была морда. – Он ступил вон на тот бугорок, я услышала крик, и он упал… Юэн поставил аптечку на землю и энергичными круговыми движениями принялся массировать Забалу левую сторону груди. |
