Я живу с ним, когда он в лагере – что случается не слишком часто – если это то, что вам хотелось знать. В основном, потому что я так ему нужна, а когда вы были с кем‑то настолько близки, когда вы… – Она замялась, подыскивая подходящее слово, – когда чувствуешь, как сильно ты ему нужна, ты просто не можешь не утолить этой жажды и оставить его несчастным. А насчет того, что будет дальше, захотим ли мы жить вместе до конца дней – честное слово, не знаю. Вообще‑то… не думаю. Слишком мы разные. – Она улыбнулась, глядя прямо в глаза Лейстеру, и внутри у него все перевернулось. – Наверно, если говорить о долговременных отношениях, я была бы куда счастливее с вами. У нас гораздо больше общего. Рэйф такой нежный, такой хороший, но вы понимаете меня лучше.
– Камилла, ты носишь его ребенка и можешь говорить такое?
– Вас это шокирует? – с искренним участием поинтересовалась она. – Прошу прощения, честное слово, я не хотела. Да, это ребенок Рэйфа, и я, наверно, даже рада. Он так этого хочет – по крайней мере, один из родителей должен хотеть ребенка. Но для меня – ничего не могу с собой поделать, мне слишком долго промывали мозги – для меня это по‑прежнему прискорбный биологический инцидент. Если бы, например, это был ваш ребенок – что вполне возможно, могло ведь произойти все, что угодно; Фиона, вот, носит вашего ребенка, а вы ее и в лицо‑то едва знаете – если б это был ваш ребенок, роли бы поменялись: вы бы и думать об этом не могли, вы бы хотели, чтоб я боролась до конца.
– Не уверен. Может быть, вовсе нет. По крайней мере, сейчас бы – точно нет, – глухо произнес Гарри Лейстер. – Но от таких разговоров мне до сих пор как‑то не по себе. Что‑то меня шокирует. Наверно, я просто слишком стар.
– Нам придется научиться не стыдиться друг, друга, – мотнула головой она. – В обществе, в котором будут расти наши дети, зная, что все их чувства как на ладони – какой смысл прятаться друг от друга за масками?
– Страшноватая перспектива.
– Немного. Но для них, возможно, это будет чем‑то совершенно естественным. Откинувшись в сторону, она оперлась спиной на грудь Лейстеру, нашарила его ладонь и крепко сжала. – Не пугайтесь, – медленно проговорила она. – Но… если доживу… если доживем… мне хотелось бы, чтобы следующий мой ребенок был от вас.
Он наклонился и поцеловал ее в лоб. Он был настолько тронут, что потерял дар речи. Камилла еще крепче сжала его пальцы, потом убрала руку.
– Я уже говорила об этом с Мак‑Араном, – совершенно спокойно произнесла она. – Из генетических соображений лучше, если у женщины будут дети от разных отцов. Но, как я уже сказала, дело далеко не только в этом.
Глаза ее затуманились, – на мгновение Лейстеру показалось, будто она разглядывает что‑то невидимое и через вуаль – и лицо ее перекосила гримаса боли. На его встревоженный вопрос, в чем дело, она выдавила улыбку.
– Нет‑нет, со мной все в порядке. Давайте лучше посмотрим, что можно выяснить насчет длительности года. Кто знает, вдруг сегодня наш первый Национальный праздник!
Ветряные мельницы теперь были видны аж от базового лагеря – огромные сооружения с деревянными лопастями, приводящие в действие жернова (из лесных орехов получалась сладковатая мука тонкого помола, которой до первой жатвы вполне можно было обойтись взамен овса и ржи) и вырабатывающие чуть‑чуть электричества. Но на этой планете с электричеством, судя по всему, всегда должно было быть напряженно, и энергия пускалась только на самые неотложные нужды поселения: на освещение в госпитале, на несколько станков в слесарной мастерской и на новую оранжерею. |