Он предчувствовал ее еще с вечера. Вначале появлялась тяжесть в затылке, затем она распространялась на левую часть головы и, наконец, концентрировалась в лобной части, прямо над левой бровью. Ощущение было такое, словно кто-то вбил Егору Осиповичу в лоб толстый ржавый гвоздь. И вытащить этот гвоздь не было никакой возможности.
Не помогала даже пригоршня цитрамона, которую подполковник по привычке забрасывал в рот, запивая глотком холодной минералки.
Оставалось терпеть.
Когда Егор Осипович вошел в квартиру, его жена Ольга полулежала в мягком кресле со стаканом мартини в руке и дымила тонкой длинной сигареткой. На ней было длинное вечернее платье с глубоким декольте и умопомрачительным разрезом, обнажающим смуглую бархатистую кожу ее бедра. В этом наряде Ольга выглядела чертовски соблазнительно.
Сизый дым густым облаком поднимался к потолку и расползался по нему огромной призрачной паутиной. Данилов посмотрел на это облако и почувствовал резкий приступ тошноты. Когда у него болела голова, он терпеть не мог сигаретного дыма, и Ольга об этом знала.
— Дорогая, я тысячу раз просил тебя не курить в комнате. Неужели так тяжело выйти на кухню?
Ответом Егору Осиповичу было тяжелое молчание.
— Я, кажется, к тебе обращаюсь, — сердито проговорил подполковник. — У тебя что, проблемы со слухом?
Ольга медленно обернулась, выпустила в сторону Данилова струю дыма и посмотрела на него таким взглядом, словно он только что голыми руками задушил ее мать.
— Где ты был? — четко и раздельно спросила Ольга.
Данилов поморщился:
— Опять эти дурацкие допросы. Ты же прекрасно знаешь, что я был на работе.
— Я тебе звонила.
— И что?
— Тебя нигде не было.
— Ничего удивительного. Меня сложно застать на одном месте.
— А мобильник? Почему ты отключил мобильник?
Данилов посмотрел на карман своего пиджака и смущенно кашлянул:
— Что ты, зая. Просто я его не слышал. Должно быть, батарейки подсели.
Ольга поставила стакан на пол, быстро поднялась с кресла и подошла к Егору Осиповичу вплотную. Глядя ему прямо в глаза, она опустила руку в его правый карман и вытащила оттуда телефон. Затем, не произнося ни слова, развернула телефон дисплеем от себя и поднесла его к лицу Данилова.
— Вот черт, — сказал Егор Осипович, опуская глаза и простодушно улыбаясь. — Видать, нечаянно нажал на блокировку. А я-то думаю: почему мне никто не звонит? Неужели кредиторы забыли о моем существовании?
Он попробовал рассмеяться, но, наткнувшись на по-змеиному холодный взгляд жены, замолчал.
— Ты опять был у нее, — все так же медленно и четко произнесла Ольга.
— Чепуха.
Егор Осипович отвернулся от жены, подошел к журнальному столику, взял с него бутылку мартини и, запрокинув голову, большими глотками влил четверть содержимого бутылки себе в рот.
Ольга молча смотрела, как в такт глоткам двигается его кадык.
— Ты опять был у нее, — вновь повторила она.
Данилов поставил бутылку на столик, вытер рот салфеткой, подошел к Ольге и обнял ее за плечи:
— Зая, ну ты же знаешь, что я не могу иначе. Все-таки там мой сын. И он болен. В какую свинью я превращусь, если забуду о его существовании?
— Чем он болен?
— Ты же знаешь — бронхитом.
— Врешь. — Ольга нахмурилась: — Я звонила его врачу. Твой сын здоров.
— Да, здоров… Теоретически. Но на самом деле он все еще очень слаб. — Егор Осипович хищно осклабился: — Черт бы тебя побрал, могу я принести родному сыну немного фруктов?
Данилов плюхнулся в кресло и взгромоздил ноги на журнальный столик. |