— Господи, как же мне не везет всегда, — прошептал он. — Как я жалок, черт возьми…
Люди необаятельные и непривлекательные тем не менее обладают одним оружием, которое применяют редко — но метко. Это оружие — пафос жалости. В Легге сейчас было нечто нестерпимо жалкое: в его порывистости, в его растерянности, в его страхе и робких попытках пожаловаться на жизнь… У Аллейна неожиданно возникло сильнейшее желание вышвырнуть этого размазню прочь, как нечто неприятное и болезненное. Но вместо этого Аллейн сказал:
— Мистер Легг, вы не будете возражать, если мы возьмем у вас отпечатки пальцев?
Стул отлетел прочь и опрокинулся, а Легг, подпрыгнув, словно заяц, поднятый с места собаками, заломил руки и простонал сквозь брызнувшие слезы:
— О боже! Я так и знал! Так и знал, что вы скажете мне именно это!..
— Ну, давайте без истерик, мистер Легг, — укоризненно покачал головой Аллейн. — Не надо принимать это так близко к сердцу! И потом, если вы уверены, что произошел несчастный случай, вам тем более нечего бояться. В конце концов, в этой процедуре нет ничего ужасного!
— Нет, есть! Есть! — возразил Легг, все еще с нотками рыдания в голосе. — Это совершенно ужасное дело! Оно подразумевает многое! Многое! И я решительно отказываюсь! Решительно!
— Ну что ж, — сказал Аллейн, — значит, мы не станем брать у вас отпечатки…
Легг высморкался в полный нос, шумно и крепко, продолжая затравленно глядеть на Аллейна поверх носового платка.
— Ну да, ну да, — бормотал он. — Я знаю, что вы задумали. Вы возьмете у меня отпечатки обманным путем… Украдете их. Я слышал об этой полицейской практике, слышал… Конечно, в государстве, где заправляют капиталисты, так и должно быть, натурально… Вы мне дадите фотографии якобы на опознание, я их потрогаю, а вы потом снимете мои отпечатки…
— Уже нет, — усмехнулся Аллейн. — Вы ведь нас предупредили…
— Все равно, вы их получите без моего согласия и сфабрикуете улики против меня! Вот что вы сделаете.
— Что вы имеете в виду под сфабрикованными уликами?
— Насчет меня! — воскликнул Легг, драматически шепелявя, как от переизбытка благородных и оскорбленных чувств.
— Вы же сами понимаете, что ерунду городите, — спокойно заметил Аллейн. — Не советую вам продолжать в том же ключе.
— Мне вообще не нужно говорить! Вы загоните меня в ловушку своими ложными уликами! И я не позволю задерживать меня здесь против моей воли!
— Бог мой, вы вольны передвигаться во всех возможных направлениях! — раздраженно бросил Аллейн. — Фокс, будьте любезны, помогите мистеру Леггу открыть дверь!
Фокс, как всегда очень осторожно, щелкнул замком. Легг двинулся к выходу, но на пороге обернулся:
— Если бы только, — выдохнул он с большим волнением и силой, — если бы только у вас хватило здравого смысла понять, что я ничего не смог бы сделать, даже если бы пожелал! Господи, только бы вы это поняли и оставили меня в покое! Вы ведь даже не представляете, какую рану вы мне наносите! Господи, только бы вы оставили меня в покое!
С хлюпаньем потянув носом, Легг обреченно махнул рукой и удалился.
Фокс стоял как скала, положа ладонь на дверную ручку и прислушиваясь к удаляющимся шагам.
— Идет в гараж, — сообщил он. — Надеюсь, этот хлюпик не смоется?
— Не думаю. Во всяком случае, не на машине.
Фокс все стоял, завороженно глядя на Аллейна.
— Странное дело, не правда ли, шеф? — протянул он. |