|
После возвращения Фрица он сидел бы там и пил пиво. В котором часу он спустился бы в кабинет и обнаружил тело, зависело бы от того, когда и что он услышал бы от меня. Если б мне хоть немного бы повезло, я попал бы сюда одновременно с убийцей – ну, разумеется, до вашего с экспертами появления. Это не опровергло бы тот факт, что женщину задушили галстуком Ниро Вульфа, но напустило бы еще больше тумана. Говорю вам все это, чтобы вы поняли: не так уж хорошо вы нас знаете, как вам кажется. Что же до того, верите вы мне или нет, это заботит меня меньше всего. Колючие серые глаза Кремера нацелились на меня: – Итак, вы пошли бы за ним и изловили его. А он вот пришел сюда и убил ее. Каково, а? Как вам это нравится? Откуда он узнал, что она здесь? Как вообще он попал сюда? Тут я произнес нечто такое, что здесь приводить не буду, а затем добавил: – Вы опять за свое? Я уже обсуждал это со Стеббинсом, потом с Роуклифом и с вами. Неужели этого мало? – Проклятие! – воскликнул инспектор. Сложив бумаги, в том числе и наши показания, он убрал их в карман, встал, отпихнув стул, и затем невразумительно рыкнул: – Бьюсь об заклад на оба моих глаза… С этими словами он вышел в холл и что то сказал находившемуся в кабинете Стеббинсу. Можете себе представить, в каком расстройстве чувств я пребывал: я даже не вышел в холл, чтобы убедиться, что эти люди не прихватили с собой ничего лишнего. Вы, небось, думаете, что Жемчужинка, Стеббинс, проторчав битых пять часов у нас в доме, хотя бы потрудился зайти попрощаться со мной? Где там! Я услышал, как грохнула входная дверь. Так вот, это был Жемчужинка. Кремер никогда не хлопает дверьми. А я все сидел в кресле. Когда на часах было без двадцати двенадцать, я сказал себе вслух: – Неплохо бы пойти прогуляться. Но, это, как видно, на меня не подействовало. Через пять минут я встал, взял со стола копию своих показаний, отправился в кабинет и положил бумаги в ящик своего стола. Оглядевшись, я увидел, что полицейские оставили все в более или менее пристойном виде. Я сходил за пишущей машинкой и водрузил ее на место, убедился, что сейф заперт, затем вышел в коридор, чтобы проверить, заперта ли входная дверь, накинул цепочку и отправился на кухню. Фриц сидел за столиком, за которым я обычно завтракаю; он весь сгорбился и прижался лбом к краю стола. – Клюкнул ты, что ли? Он поднял голову: – Нет, Арчи. Пытался, но как то не пошло. – Иди спать. – Нет. Вдруг ему захочется есть? – Может, ему теперь уже никогда не захочется есть. Ладно, спокойной ночи. Приятных сновидений. Я вышел в коридор, поднялся по лестнице на один пролет и постучал в дверь. В ответ раздался странный звук – не то рычание, не то стон. Я открыл дверь и вошел. Вульф сидел в глубоком кресле с книгой в руке. Он был в костюме и при галстуке. – Они ушли, – доложил я. – Последними оставались Кремер и Стеббинс. Только что вышли. Фриц сидит на кухне и ждет, не попросите ли вы поесть. Позвоните ка ему лучше. А потом неплохо бы залечь спать. Ничего лучше все равно не придумаете. – Ты что, сможешь уснуть? – вопросил он. – Наверно. Мне как то это всегда удавалось. – А я вот читать не могу, – пожаловался он и отложил книгу. – Ты когда нибудь замечал во мне такую черту как памятозлобие? – Как как? Придется справиться в словаре, что сие значит. Может, объясните? – Неистовая жажда с кем то сквитаться. Довольно злокачественный недуг. – Да нет, не замечал. – Так вот, я теперь им страдаю. |
