Зоя спала и улыбалась во сне – новой жизни. И не перестала улыбаться, когда Жора вынес её из машины, отнёс подальше в лес и опустил в выкопанную заранее могилу. Осторожно снял с её головы платок. Зоя не шевельнулась. Жора поцеловал жену в тёплые губы.

«Тёплые ещё. Живая. Но не проснётся, доза снотворного лошадиная, а ночью мороз обещали, замёрзнет во сне».

«Спи, моя хорошая, и спасибо тебе за всё. А дочке твоей в приюте будет лучше, чем с такой матерью, которой мужик дороже ребёнка. Может, ей в монастыре понравится, жить там останется. А ты спи. Земля тебе пухом…»

Бережно прикрыл Зоино лицо платком, забросал тело ветками, сверху засыпал землёй, заровнял снегом.

Жорик не учёл одного: под хворостом, которого он накидал слишком много, сохранился воздух, а от холода действие снотворного закончилось слишком быстро. Зоя проснулась в кромешной темноте, не понимая, где она находится, не в силах распрямить онемевшие руки и ноги. И долго не верила, что это конец.

Глава 3. Монастырь Святого Пантелеймона

Монастырские вышивальщицы не имели недостатка в заказах. И терпеливо обучали девочек своему искусству. Если у воспитанницы не обнаруживалось таланта к вышиванию, её к этому не принуждали, позволяя выбрать занятие по душе – при гимназии работали бесплатные кружки: музыкальный, вокальный, театральный, танцевальный, изостудия и мастерская рукоделия (вязание, изготовление мягких игрушек, лоскутное шитьё). Перед праздниками кружки объединяли усилия и ставили спектакли, декорации к которым рисовали в изостудии, а костюмы шили в швейном цехе старшие воспитанницы.

Занятия в кружках были обязательными и наступали после учебных часов. Вечером воспитанниц приюта ждала прогулка, ужин с обязательной молитвой и отход ко сну. За «домашними» приезжали родители – кто на машине, кто на автобусе (четыре рейса в день: два утренних и два вечерних). Аринина подружка Настя целовала её в щёку, наскоро прощалась и бежала к воротам, где её уже ждали.

Этот ежевечерний ритуал – когда детей целовали, тормошили, обнимали за плечи, сажали в машину или в автобус и увозили домой – больно ранил Аринино сердце, и оно никак не заживало. Отчаянно хотелось домой, и каждый вечер она дежурила у ворот и ждала, что к ней приедут мама с Жориком. И также будут обнимать, целовать, расспрашивать обо всём и снова обнимать. А потом увезут её домой.

Но приезжали и увозили всегда других, а за Ариной никто не приезжал.

◊ ◊ ◊

С Настей они сидели за одной партой и дружили. У них даже фамилии были похожие, птичьи: Зяблова и Пичугина, за что одноклассницы необидно дразнили их пичужкой и зябликом, а учителя ласково называли птичками-невеличками. Арина знала, что у Насти вместо мамы мачеха, которую Настя любила, а Настин отец любил их обеих.

– Сегодня за мной мама приедет, они с папой по очереди меня забирают, – говорила Настя.

– А ты почему её мамой зовёшь? Ты же говорила, она тебе мачеха.

– Никакая она не мачеха, а просто папина жена. Мама умерла, когда я родилась. А папе трудно одному меня воспитывать, он сам так сказал. – Настя насупилась.

– Ты что, обиделась? Я же ничего такого не сказала… – Арина погладила Настю по руке. Ей не хотелось ссориться с любимой подружкой.

– Пичугина! Зяблова! Расчиркались как птички. Будете продолжать в том же духе, рассажу, – пообещала учительница. У неё это получилось необидно, но девочки испуганно умолкли. Выждав, когда учительница отвернётся, Настя подмигнула Арине. Арина подмигнула в ответ. Мир был восстановлен.

В свой первый год в монастырском приюте Арина много плакала. Первый снег больше не казался волшебным, а весной не хотелось пускать кораблики по снеговым ручьям и гладить пальцами мохнатенькие листочки мать-и-мачехи (цветы Арина не рвала, пусть растут, солнышку радуются).