– Пошвыркай чайку, полегчает. Я коньячку в него добавила, самую малость. Ты пей, пей, Веруся. Я к обидам привышная, всю жизнь терплю, и ты стерпишь.

У Арины сжалось сердце. Когда любят, забывают обиды, а у неё не получается забыть. Может, она и вовсе не умеет любить? Добром за любовь платит, точно долги отдаёт. А к сердцу не подпускает. Вот и с Колькой – не поймёт никак, любит она его или нет. Просто он ей нужен. И бабушка нужна. И Белый. И даже Михална с её стаканно-сервизно-стервозной прослушкой.

Колька молча наблюдал, как у Арины менялось лицо: сначала исчезла улыбка, потом ало вспыхнули щёки, потом задрожали губы. Арина всхлипнула и вытерла кулаком нос. Потом вдруг улыбнулась, оторвалась от стены, поменяла затёкшее ухо. Сунувшемуся было к стакану Кольке погрозила кулаком. Второй стакан он взять не догадался. Иначе бы услышал, как бабушка решила перебраться из Осташкова в Гринино, поближе к Димке Белобородову и к Алле Михайловне.

– Аринка моя с Николаем в Осташкове пусть живут. Там Рита, не даст девчонке пропасть, если что. А сын твой работу достойную найдёт, не всё ж ему мешки из вагонов таскать-горбатиться. Пока ты в больнице бока отлёживала, он у меня обретался, курсы шофёрские окончил при автоколонне. Его туда работать звали, а он не пошёл.

– Чего ж он не пошёл-то?

– А как бы ты тут одна куковала? Слепую – как оставишь? А теперь ты книжки без очков читаешь, и я рядом, в стенку стукни и приду. И Димка Белобородов, дружок мой школьный, поможет, если надо чего.

Арина покивала головой, словно Вера видела её через стену.

– Ал, ты послушай, что она учудила-то! Димка рассказывал, она архиепископа церковнослужителем назвала, чуть не в лицо (прим.: Церковнослужители – низшая степень церковных должностей: певчие, канонарх (поющий на клиросе), чтец, свещеносец, пономарь (привратник храма) – т.е. люди, которые посвящаются на то или иное служение в церкви, не имея благодати священства). А ещё она его в пост мясным пирогом накормила. Обижусь, говорит, если пирога моего не попробуете.

– И попробовал?

– А то! За обе щеки уминал и пальцы облизывал, мне Димка рассказывал. Пироги-то я Аринку печь научила, тесто на водке замешивать, оно тогда мягким да нежным делается. А ещё…

За стеной хохотали так, что слышно было даже без стакана. Колька сдёрнул Арину с табуретки и поволок к себе, есть лепёшки с черничным вареньем и запивать чаем с коньяком. Матильда бы обалдела.

Эпилог

Но главными гостями были для Арины бабушка Вера, которую поддерживал под руку Дмитрий Серафимович, и Аринин муж, держащий на руках их трёхлетнего сына, которого назвали Вацлавом, в память Колькиного прадеда. Матильда Браварска не отрывала глаз от мальчика: на Колькиных руках сидел маленький аристократ, снисходительно поглядывая на взрослых и не выпуская из вида маму, принимающую поздравления, подписывающую купленные гобелены и картины, отвечающую на улыбки и комплименты.

Вагиз Галиев, которого Колька сумел отыскать и который был шафером на их с Ариной свадьбе, вытащил из-за спины, словно фокусник, букет чайных роз и преподнёс их ей, опустившись на колено:

– Вот, примите, госпожа Браварская. Это вам. А то все поздравляют, а цветов никто подарить не догадался.

Со стен смотрели вышитыми глазами иконы, распускались Аринины любимые чайные розы, зеленела берёзовая роща, утопало в закатном свете дня пшеничное поле. Забавная девочка с торчащими рыжими косичками, помахивая прутиком, пасла забавных гусят.

Лохматый щенок приподнял пушистую переднюю лапу и, забыв её опустить, смотрел на гостей выставки блестящими пуговками глаз, словно спрашивал: «Ты возьмёшь меня к себе в дом?»

Белый кот с царственным видом возлежал на диванной подушке, лениво разглядывая посетителей.