Лежу. Спать не могу. Думаю – с Ярославом мой грех? Точно, мой. Но ведь и его! Он же взрослый, соображать должен. Как же он так с отцом? Или это он от матери набрался? Я даже не знаю, они-то видятся или тоже нет? Все разладилось. И главное – вот честно говорю – налаживать-то мне НЕОХОТА! Потому что нельзя это наладить.
Лежу. В горле сухота. Глаза закрываю, а они сами открываются и смотрят. А смотреть не на что! Вот как Филимонов лежал там, в духоте, тоже у него глаза подергивались, не хотели быть закрытыми, но было уже поздно. И тогда ясно я подумал – надо кончать! Или так, или как-то иначе, но надо резко кончать… со всем этим. Либо мне каюк, либо надо другого времени дождаться. Из этого я выскочил.
А дальше вот что: я когда решение приму, иду уже напролом. Я рванул в журнал “Драгун”, говорю, вы меня заманили вашими публикациями, куда девался ваш отдел “Эзотерика”? Где ваш автор статьи Глендауэр? Где адрес фирмы в Цинциннати? Но они отмазались. Косая тетка с дрожащими руками тычет пальцем в страницу: “Этот отдел шел на правах рекламы, вы не обратили внимания – вот гриф в углу, мы не можем нести ответственность…”.
Ладно, мимо! Поехал к Зухре. Взял ее за горло. Нет, буквально, рукой ухватил ее тонкую шейку и, глаза в глаза, говорю: “Хочешь я тебя в тюрьму посажу? Это был обман? Ты чем мне зубы чистила? Зубным порошком? Я тебе отстегивал тысячи и тысячи – за что? Ты мне что обещала?”. Она хрипанула, и у нее уже глаза стали закатываться. Я ее отпустил. Она и говорит: “Нет, это правда, это все подтверждено. Максимилиан Геннадьевич был великий ученый, но его не понимали и завидовали ему, а потом убили”. Я говорю: “Вот как?! Ага! А что ж ты молчала, когда я у тебя в первый раз был? Что ж ты предала своего Максимилиана Геннадьевича?”. Тут у нее истерика началась, и она завизжала: “Потому что боюсь! Кто меня защитит, вы, что ли? Я ничего не знаю, я только догадываюсь. Но ампулы были оттуда, из Цинциннати. Что в них было, не знаю, но Филимонов проводил анализы”. Тогда и я крикнул: “Так где эти ампулы? Осталась у тебя хоть одна?” – “Нет, нет! – заверещала она. – Хоть убейте, я больше ничего не знаю”.
И тогда нанес я визит на бывшую “LW-16”. Я понимал, что это уже опасно. Блондин, скорее всего, бандит и, может быть, убийца. Но я все равно поехал к нему. Разговор был медленный и, можно сказать, вязкий. Я ему дал понять – что-то знаю! Но особо не нарывался. Я сказал: “Дай мне нитку, я за нее сам потяну. А ты крути свою новую катушку. А иначе может грубо выйти, есть разные механизмы”. Короче: не в том суть, как мы качали эту качель, а в том суть, что блондин понял, что я упрямый и с какой-то стороны могу его прищемить. И тогда он решил кинуть мне кусок, чтобы я отстал. А мне того и надо! Он опять начал ныть, что Филимонов все замкнул на себя, а он – Вася – только исполнял поручения, и что после смерти хозяина он пытался наладить связи с Цинциннати и другими дочерними фирмами… Тут я – цоп! А где, говорю, другие дочерние фирмы? Что ж ты, Вася, так поздно вспомнил о них? Ну, он и полез в компьютер и нарыл – и данные по Глендауэру (адрес, телефон, е-mail, все, что надо) и координаты “LW-16” в Лондоне, в Копенгагене, в Барселоне и в Хайфе.
Вспомнил, а?! Хорош мальчик! Я зарычал на него, вырвал еще телефон и адрес этой Марианны Викторовны, синхронной переводчицы, и хлопнул дверью. Дальше нашел Марианну (это вообще отдельная история, она затаилась на даче, хотела обрезать все концы, тоже, видимо, со страха, значит, было чего бояться, но я ее нашел!) и привез к себе. И в пять вечера, когда там, во всем нормальном мире, еще утро или рабочий день, усадил ее за телефон.
Если надоело, то я в любой момент могу кончить, ради бога! Ho, c одной стороны, это очень малая часть из того, что я рассказал тогда Горелику, а с другой стороны, это нужно знать, чтобы понять и поверить, как все потом обернулось. |