Они переглянулись. Даже смешно, как мы друг друга не понимаем.

26-е, четверг.

Сегодня вызвали на свидание. Приходил Лева, переводчик. Принес мне корзинку с фруктами. Вообще-то зря. У меня хорошая еда. Я заказываю, и мне приносят из ресторана. Но есть не хочется. А позавчера… нет, двадцать третьего, была встреча с доктором-психиатром. Его зовут Хабер Ромуальдо-Лопес. Вот нормальный человек. Он все понял. Мы долго говорили. Только мешал переводчик, не Лева, а другой – неприятный. Все время переспрашивал – никак не мог взять в толк, что я говорю. И Хабера Ромуальдо тоже переспрашивал. Еще сидел адвокат, но он, как всегда, молчал. Мне уже сказали, что Горелик нанял для меня хорошего русского адвоката. Он должен приехать из Мадрида.

Но дело же не в адвокате. Если только захотеть, то все можно понять без всякого адвоката.

Вот Хабер Ромуальдо меня понял. Он, кстати, читал Библию и хорошо все помнит. Я ему вкратце объяснил про потоп, про Ноя и ковчег, и он постоянно кивал головой и говорил много раз – “Натуральменте!”, это значит “Конечно!”. Долго говорили, потом он мне проверил рефлексы.

Я спрашиваю: “Ну что, все в порядке?”.

И он говорит: “Да, да! Все хорошо. Я думаю, что все будет хорошо. Вам не надо волноваться. Мы должны будем собрать консилиум, и тогда все будет ясно”.

Я говорю: “Ну тогда до встречи?”.

А он опять: “Натуральменте!”.

27-е, пятница.

Теперь я спокоен. Только сильно болит голова. Это оттого, что совсем не бываю на воздухе. На прогулки не хожу из-за красных стен, глазам больно. А так только смотрю в окно. Максим молодец, что сумел нанять нашего адвоката. С пушечкой и баллоном для зубочистки – это, конечно, все выяснится. А вот пакет с наркотиками – это серьезно. Следователь сказал, что за это могут дать двенадцать лет. Вот тут и нужен адвокат, чтобы доказал, что я никакого отношения не имею. Я вот сейчас пишу, а сам думаю – если бы тогда с Филимоновым все пошло, как намечалось, и я бы вычистил все грехи, и было бы у меня впереди еще лет двести, ну, тогда двенадцать лет – даже не так страшно, можно и пересидеть. Смешно, конечно… натуральменте! Но теперь, когда шансов нет, другое дело, двенадцать лет – большой срок. Да я и не виноват, пусть адвокат докажет.

Ночью снились киты, которые шли с нашим кораблем.

Вот Иона, когда попал в кита, – ужас какой! У меня-то окно, кровать, еда из ресторана, а в ките?.. Страшное дело! Но он молился Богу, просил его, и Бог приказал киту, и кит его выпустил. Я уверен, что и меня выпустят.

29-е, воскресенье.

Сегодня идет дождь, как у нас.

Часть третья

Документы

Документ первый

Максим Горелик

Толя был мне как друг. Самый близкий мой друг. Та трагедия, которая случилась, она и для меня трагедия. Я потерял самого близкого друга.

На самом деле в этой истории много непонятного, и я не верю ни объяснениям, ни справкам. Другое дело, что меня там не было, и я знаю все с чужих слов или по документам, а в переводе с испанского тоже могли быть искажения и путаница. Я должен был поехать к нему и очень хотел поехать, но были обстоятельства, которые не позволили мне это сделать. Об этом скажу ниже.

Здесь надо видеть несколько аспектов. Во-первых, совершенно неубедительный диагноз. Что значит “остановилось сердце”? У меня мать – медик. Она говорит, что так нигде не пишут. Раньше могли написать “разрыв сердца”, но это скорее литература, а не врачебный термин. Опять-таки надо перепроверить точность перевода, и я этим обязательно займусь.

Во-вторых, я хотел бы рассказать о самом Толе, вернее, о том, каким он был и как переменился в последнее время.