Коельо пощелкал ногтями свои зубы.

— Я думаю, что вы просто тянете время, Форестер. — Он задумался. — Если вы дадите мне удовлетворительный ответ на один вопрос, я, может быть, поверю вам. Вы сказали, что боитесь умереть. Зачем же вы тогда рисковали жизнью, идя на перевал?

Форестер вспомнил Пибоди и рассмеялся.

— Слушайте, это же так понятно. У этого чертова моста в меня стреляли. Разве можно вести разумные переговоры с тем, кто каждую секунду готов пустить тебе пулю в лоб? А вы не стреляете в меня, полковник. Я могу разговаривать с вами. В любом случае, я счел, что пойти в горы безопаснее, чем оставаться у моста. Как видите, я оказался прав. Я здесь и пока еще жив.

— Да-а, — протянул Коельо. — Пока еще живы. — Он вернулся к столу. — Вы можете проявить свою добрую волю прямо сейчас. Мы посылали туда на разведку самолет, и пилот сделал снимки. Что бы вы могли о них сказать?

Он высыпал груду фотографий на ноги Форестера. Тот привстал, пытаясь до них дотянуться.

— Помилосердствуйте, полковник, — сказал он задыхаясь. — Я же весь переломан, я не могу их достать.

Коельо взял линейку и ею подтолкнул фотографии поближе. Форестер сложив их веером, стал рассматривать. Качество было весьма неплохим. Из-за большой скорости изображение было чуть-чуть смазанным, но тем не менее все детали были различимы сносно. Он увидел мост, повернутые вверх лица — бледные овалы на темном фоне, и требуше. «Значит, они перетащили-таки его из лагеря», — подумал он.

— Интересно, — произнес он вслух.

Коельо подался вперед.

— Что это? — спросил он. — Наши специалисты никак не могут понять.

Он ткнул пальцем в изображение требуше.

Форестер улыбнулся.

— Ничего удивительного, — сказал он. — Там есть один чокнутый. Один малый по фамилии Армстронг. Он уговорил других построить этот механизм для бросания камней, называется требуше. Он говорил, что эта штуковина в последний раз использовалась, когда Кортес осаждал Мехико-сити, и особого успеха не принесла. Так что оснований для беспокойства нет.

— Нет?! — воскликнул Коельо. — Но они с его помощью чуть не разбомбили мост.

Форестер внутренне возликовал, но ничего не сказал. У него руки чесались вытащить револьвер и всадить пулю в этого Коельо, но он знал, что толку от этого не будет. Его самого подстрелит стража прежде, чем он сможет совершить что-нибудь более существенное.

Коельо собрал фотографии, сложил их в папку и похлопал его по кисти рук.

— Хорошо, — сказал он. — Мы вас не расстреляем. Пока. Вы выиграли для себя час жизни, а может быть, и больше. Я посоветуюсь со своим начальством, и оно решит, что делать с вами.

Он пошел к двери и там обернулся.

— Не делайте никаких глупостей. Вас хорошо охраняют.

— А что я могу предпринять в моем положении? — проворчал Форестер. — Я весь перебит, забинтован и слаб, как котенок. Можете не беспокоиться.

Когда Коельо вышел, Форестер перевел дух. Он решил, что ему удалось вбить в его голову три пункта: то, что его можно купить, — это был выигрыш во времени; то, что он не может двигаться, — тут Коельо ждал большой сюрприз; и то, что самому Коельо терять нечего — кроме своей жизни, как надеялся Форестер.

Он потрогал рукой револьвер и посмотрел в окно. Вокруг самолетов началось движение. Подъехала машина, и из нее вылезли три человека в полном летном обмундировании. Они о чем-то поговорили, затем пошли каждый к своему самолету и с помощью механиков быстро сели в кабины.