Мимолетная улыбка переросла в маску холодного спокойствия и отчужденности. В глазах вспыхнула какая‑то непонятная искра. Чертивший в воздухе ровные восьмерки меч чуть дрогнул, зацепив край стола и оставив на нем идеально гладкий хирургический разрез.

Кажется, мирные переговоры заходят в тупик… Или я что‑то не то сказал?

— Это я мог бы тебе простить, Алексей. И это, и даже то, что ты пошел против воли церкви и инквизиции. Ты был хорошим чистильщиком, и даже не просто хорошим — одним из лучших. Видит бог, я любил тебя как своего сына, которого у меня никогда не было. Но ты ступил на дорогу тьмы. Ты отдал душу Дьяволу. И вот это я простить не смогу никогда.

— Опять старая волынка. — Я устало вздохнул. — Тысячу третий раз повторяю: я не бездушный. Моя душа по‑прежнему со мной!

— Может быть, это и так, — неожиданно покладисто согласился шеф. — Может быть, договор кровью ты не подписывал. Но посмотри на свои дела… Вопреки прямому предписанию церкви ты сбежал из города на встречу с демоном. Ты связался с подлинными бездушными, чтобы подготовить атаку на храм Божий. На твоей совести жизни двух инквизиторов и добрых двух десятков солдат. Новичок Осипов лежит в больнице и, возможно, никогда уже не сможет взять в руки меч. Ты увел мессию из‑под опеки церкви, что ставит под удар само существование этого мира. И вдобавок ты таскаешь с собой настолько мощный артефакт тьмы, что меня чуть не выворачивает наизнанку при одном только взгляде на него… И после всего этого ты, Алексей, смеешь утверждать, что тьма не пустила корни в твоей душе?

Я многое мог бы возразить по поводу сказанного, но ограничился всего лишь вздохом. Бесполезно переубеждать человека, который все равно не станет ничего слушать. Так или иначе, он вознамерился убить меня и с этого пути уже не отступит, что бы я ни сказал, как бы ни оправдывался.

А то, что мы до сих пор разговаривали… Всего лишь дань прошлому, не более.

— Вы пытаетесь доказать, что конкретно в вашей душе нет тьмы? Чистенький и незапятнанный. Что же вы тогда явились сюда ночью, во время владычества тьмы? Вы прошли чуть ли не через весь город при свете луны. Но я не вижу, чтобы на вашем мече или на одежде была кровь. Неужели ни одна тварь, на один монстр не заступил вам путь? И почему? Не почуял, не увидел, не услышал? Или просто чья‑то рука убрала все препятствия с вашей дороги?.. Зачем вы пришли сюда ночью? Почему не подождали дня?

— К чему все эти слова? — неожиданно усмехнулся шеф. — Ты хочешь выставить меня дураком? Так я сразу говорю: не выйдет… Или пытаешься показать, что дурак здесь ты? Но тогда тоже зря теряешь время. Я никогда не поверю, что неосведомленный глупец смог бы зайти так далеко, как зашел ты… Я не мог ждать. Днем будет уже поздно, Алексей. Момент инаугурации наступит всего через два часа, на рассвете. Так кого ты хотел обмануть, Алексей?

Видимо, на моем лице столь ясно отразились обуревавшие меня чувства, что даже шеф это заметил.

Он хохотнул, на мгновение опуская меч:

— Ты не знал? Нет, ты правда не знал?.. Кажется, я тебя переоценил, Алексей… Что ты так смотришь? Если не веришь мне, спроси ее.

Полностью выпустив из поля зрения шефа, который столь глупо (или же столь благородно) упустил шанс закончить весь спор одним ударом, я повернулся к Ирине, все еще стоявшей за моей спиной. И, столкнувшись с взглядом мягко поблескивающих в полутьме глаз, спросил:

— Ира… Он правду говорит? Тебе осталось всего два часа?..

Как я ни старался, мой голос все равно дрогнул. А когда в ответ я получил спокойный, чуточку даже ленивый кивок, он дрогнул еще раз.

— Ира, пожалуйста, подожди меня на кухне… Пожалуйста.