— Я уверен, Херви откроет могилу. Э-эх. Ещё один ушёл, — он взглянул на карниз крыши, где ласточки вили свои гнезда. — Это ждёт нас всех, дитя, ждёт нас всех. Апоплексия, мочекаменная болезнь, странгурия, подагра, эпилепсия, проказа, прыщи, язвы, чума, свищи, водянка, заворот кишок, грыжи, зоб, лихорадка, оспа, лишай, пот, спазмы, — он покачал головой, наслаждаясь списком. — Это только молодые думают, что они будут жить вечно, — доктору Фендерлину было семьдесят восемь, и он не болел ни одного дня в жизни. Из-за этого он был угрюмым и всегда ждал чего-то худшего. — Что вы будет делать, Доркас?

— Делать, сэр?

— Полагаю, вы выйдете замуж за мистера Скэммелла и разведете мне ещё больше пациентов?

— Я не знаю, сэр, — внутри Смолевка ликовала, прыгала о радости, так как теперь не знала, что будет в будущем. Она только знала, что свадьба откладывается, и чувствовала себя так, как чувствует себя приговоренный узник, когда тюремщик объявляет о помиловании.

— Желаю хорошего дня, Доркас, — Фендерлин дотронулся хлыстом до полей шляпы. — Велите вашему братцу прислать мне мочу. Никогда не думал, что он выживет, но живет. Жизнь полна сюрпризов. Будьте в добром здравии, — последнее он сказал печальным голосом.

Эбенизер нашёл отца мертвым, завалившимся на столе, со злобным выражением лица, которое часто было при жизни. Кулаки сжатые, как будто в последний момент он старался ухватиться за жизнь, а не идти на небеса, которых с нетерпением ждал так долго. Он прожил пятьдесят четыре года, хорошая продолжительность для большинства мужчин, но смерть пришла очень неожиданно.

Смолевка понимала, что не должна чувствовать себя освобожденной, но все же чувствовала, и она приложила много усилий, стоя возле могилы и глядя вниз на разлагающийся деревянный гроб матери, чтобы скрыть радость от такого момента. Она присоединилась к двадцать третьему псалму, затем слушала, как Преданный-До-Смерти возрадовался, что брата Мэтью Слайта призвали домой, перенесли в блаженство, что он пересёк реку Иордан для воссоединения с сообществом пуритан, и сейчас он в вечном хоре, прославляющим величие Господа на божественных небесах. Смолевка постаралась представить отцовское лицо с тёмными бровями и с тяжёлым сердитым взглядом среди ангельских ликов.

После службы, когда землей засыпали гроб отца, Преданный-До-Смерти подошел к ней. Его пальцы крепко сжали её руку.

— Печальный день, мисс Слайт.

— Да.

— Вы встретитесь с ним на небесах.

— Да, сэр.

Херви обернулся к присутствующим, они их не слышали. Волосы цвета соломы длинными прямыми прядями падали на его худое острое лицо. При глотании кадык у него двигался вверх-вниз.

— И что, скажите на милость, вы будете теперь делать?

— Теперь?

Она попыталась выдернуть руку, но Преданный-До-Смерти крепко держал её. Глаза, бледные как волосы, шныряли влево и вправо.

— Скорбь — тяжкая ноша, мисс Слайт.

— Да, сэр.

— И её тяжело нести одному, — его пальцы крепко и больно сжимали ей руку. Он улыбнулся. — Я пастух этого стада, мисс Слайт, и я наготове, чтобы помочь вам как могу. Вы действительно понимаете это?

— Вы делаете мне больно.

— Моя дорогая мисс Слайт! — он отпустил её руку, но перемётнулся к плечу.

— Возможно, вместе мы могли бы молиться о бальзаме Галаада?

— Я знаю, вы будете молиться за нас, мистер Херви.

Не такого ответа ждал Преданный-До-Смерти. Его воображение рисовало волнительные сцены в поместье, Смолевка, возможно, в безутешном горе распростерта на кровати, а он успокаивает её, и поэтому он начал быстро моргать, так как его фантазии тесно переплелись с обликом Смолевки.