|
– И не успели мы очухаться, а они уже рядом. Я в одного выстрелил, да не попал! Представляешь, командир? – Ничего себе! – сочувственно покачал головой Петр. Чтобы Михайлин промахнулся – такие случаи за войну можно было пересчитать по пальцам одной руки. – И треснул он меня так, что я на ногах не устоял, – тон Михайлина сделался печальным. – Старею, видать! Как кулачный боец, лейтенант не имел равных в дивизии, и повалить его смог бы только настоящий силач. Донеслась немецкая речь, и перед пленными появились трое офицеров. Выглядели они до странности одинаковыми, словно братья. Светлые холодные глаза и неподвижные, точно замороженные, лица. Окантовка фуражек, к удивлению разведчиков, оказалась темно-зеленой, как в кадровых офицерских частях, которые были расформированы еще в сорок втором. Опознавательных знаков, говорящих о принадлежности к части, на форме не было вовсе, а сами мундиры были новенькими, только со склада. Некоторое время офицеры без особого интереса разглядывали пленников, затем старший, с тремя звездами и двумя полосами на петлице,[9 - Знаки отличия оберштурмфюрера.] сказал: – Что же, арманы[10 - Каста правителей и жрецов древних германцев, термин предложен Гвидо фон Листом.] хотели узнать о русских. Теперь у них есть, у кого спросить. Двое младших офицеров скупо улыбнулись. Подбежал солдат и вскинул руку в нацистском приветствии: – Машина будет через полчаса, герр оберштурм-фюрер! – Хорошо, – кивнул тот. – Вы пока свободны. А вы, Генрих, – он повернулся к соседу, – выдайте пленным лопаты, пусть захоронят своих мертвых. Нечего оставлять падаль. – Яволь, – склонил голову Генрих. Двое офицеров ушли, третий принялся отдавать приказы. Вскоре из-за машины появился десяток автоматчиков. Под дулами МП-43 пленным развязали руки и выдали короткие саперные лопаты. Генрих, со знаками отличия унтерштурмфюрера,[11 - Лейтенанта.] принялся жестами объяснять пленным, что им надо делать. До выразительности южных народов, способных обходиться вообще без слов, ему было далеко. – Не трудитесь, – прервал мучения немецкого офицера Петр. – Я понял, чего вы хотите. – О, вы знаете немецкий? – Генрих посмотрел на русского с удивлением, словно на говорящую обезьяну. – Это хорошо. Тогда за работу. Погибло не так много народу, как ожидал капитан. Всего трое. Остальные попали в плен. Но мучительно больно было хоронить тех, с кем ты вчера еще разговаривал и сидел за одним столом. Тех, кто погиб, когда война уже давно закончилась. Петр скрипел зубами и с трудом удерживался от того, чтобы не швырнуть лопату в лицо ближайшему конвоиру. А вот один солдат не выдержал. С яростным ревом он бросился на одного из немцев. Тот ловко увернулся от лопаты, с непостижимой быстротой ударил бунтовщика прикладом. Затем хлопнул выстрел, и у похоронной команды прибавилось работы. Когда засыпали тела землей, Петр поклялся себе, что после того, как всё закончится, он вернется сюда и похоронит товарищей так, как полагается. Пленным вновь связали руки и повели к лежащей в паре километров на север дороге. Когда они вышли к серой широкой ленте, раздался рев мотора, и из-за пригорка вынырнул трехосный американский «студебеккер». Шурша колесами по асфальту, он развернулся, и пленных начали загонять в открытый кузов. |
