| Кате помогают две девушки помоложе и еще одна медсестра, пожилая, тетя Соня. Врач в поселке тоже есть, бывший хирург-ортопед, Михаил Аронович. Теперь он лечит абсолютно все болезни, от родильной горячки до дизентерии. Но устроила здесь все Катя, обыкновенная медсестра. Удивительная женщина Катя... Вошла - легка на помине. Улыбнулась мне, подошла к Алешке, откинула одеяло и стала в очередной раз обтирать его уксусом... Он полностью попал в луч, потерял сознание и довольно долго валялся под магическим светом. Борис Михайлыч - второй больной - видя такое дело, сам влез под луч и вытащил напарника... Но для него все кончилось не так уж страшно, он идет на поправку. А Лешка... Катя все пытается сбить ему температуру. Ничего не помогает - ни лекарства, ни обтирания. Сегодня она его уже каждые полчаса обтирает. Трудно понять, сколько Кате лет. Кажется - совсем молоденькая девушка. Не хрупкая, нет, довольно плотная, сильная. Но присмотришься - от глаз уже морщинки побежали. Может быть, ей двадцать пять лет, может - тридцать пять. Лицо у нее самое обыкновенное, но глаза такие удивительные... добрые глаза. Выражение всегда у них такое - доброе. Я за всю жизнь вижу только второго человека с такими глазами. Первая была - наша заведующая детским отделением больницы. Катя накрыла Алешку легким одеялом, подошла ко мне. - Как дела? - спросила шепотом, чтобы не разбудить Бориса Михалыча. - Хорошо, - сказал я и для убедительности помахал правой рукой, - Мне, наверное, где-то место искать надо... хватит уже тут лежать. - Не торопись, - посоветовала Катя, - Мало ли что... бывают осложнения. Взяла метлу, стала чистить пол. Потом вышла в соседнее отделение, склонившись, что-то готовила на столике, подсела к одному из больных, стала его кормить с ложечки. Ясно... значит, обеденное время подходит. Я зевнул и лег на лавку. Как хорошо-то, когда поваляться можно... Никуда идти не надо, тащить усталое, изболевшееся тело, и прятаться ни от кого не надо, и бояться. Вот ведь и в таких условиях люди как-то устраиваются, живут. А куда деваться? К стыду моему, я уже почти и не думал о родителях, о тете Вале, о Линде... То есть думал, конечно, но как-то не переживал из-за этого, или переживал не так уже сильно. Гораздо большее место в моих мыслях занимало то, что происходит вокруг - вот цветы на подставочке... что это за цветы, почему они так пахнут? У нас я ни разу таких не видел, наверное, чисто местные. Паук, деловито спускающийся по сыроватой стене. Легкий храп Бориса Михалыча. Временами постанывание Алеши. Я подошел к нему. Лицо совершенно осунулось, побледнело, глаза, обметанные темным, горели, как угли. - Дай попить, - попросил он. Я сходил за кружкой, напоил его водой. Осторожно опустил на подушку. - Тяжелая работа, - пробормотал он. Я не понял: - Чего? - Тяжелая работа, - сказал он отчетливее, - Умирать... - Чего ты глупости говоришь, - сказал я неуверенно, - умирать собрался. Алешка закрыл глаза. - Коля, - сказал он, - Ты бы Темку позвал, что ли... - Темку... Артема? - Да. Мы с ним ведь в одной общаге жили... Я не понял - что за общага... неужели они были знакомы еще на Земле? Зашуршала занавеска, вошла Катя с подносом. - Возьми суп, Коля... ну что? - спросила она шепотом, кивнув на Лешку. Тот застонал, не открывая глаз. Я взял миску с супом с подноса. - Он хотел Артема позвать. А я не знаю, где это... - Я пошлю Веронику, она позовет, - Катя кивнула, склонилась над Алешей. Тот открыл глаза, - Кушать хочешь? Алешка промычал что-то вроде отрицания. - Давай чего-нибудь покушаем, а? Хочешь, я тебе яблочко потру? - Не хочу ничего, - с выражением непередаваемого отвращения проскрипел Лешка. - Тогда давай - сладкого чаю, хорошо? - Только не горячего, - согласился больной. Катя вышла за чаем. Я с удовольствием выхлебал суп с размокшими в нем сухариками. Катя давала Лешке из поильника чай. |
