– Вы знаете что-нибудь о его взаимоотношениях с женщинами?

– В колледже у него были подружки, а потом – не знаю. Можно мне походить по комнате?

– Конечно.

Хелена поднялась, неуверенно сделала несколько шагов.

– Нолану все давалось без каких-либо усилий. Может, он так и хотел – пройти по жизни, выбирая самые легкие пути. Может, в этом-то и загвоздка. Он просто не был готов к проблемам, которые не умел решить сразу, одним махом.

– Как вы думаете, что это за проблемы?

– Понятия не имею. Так, вспомнила мелочи учебы. Когда я загибалась над задачами по алгебре, он мог танцующей походкой войти в комнату, посмотреть мне через плечо и тут же выдать правильный ответ. В то время ему было лет одиннадцать, если не ошибаюсь, а вот поди ж ты. – Напротив стеллажа с книгами Хелена остановилась. – Когда Рик Силверман назвал мне ваше имя, а затем рассказал о своем друге, у нас зашел разговор о полиции. По мнению Рика, это полувоенная организация. Но Нолану всегда хотелось выделиться из толпы. Что в таком случае привлекло его в столь конформистскую среду?

– Скажем, ему наскучило привлекать к себе внимание.

Она опять уселась.

– Не знаю, вполне вероятно, что меня привело к вам чувство вины за утраченную связь с братом. Но ведь он сам никогда не стремился к сближению.

– Даже если бы вы и были ближе, предотвратить случившееся все равно оказалось бы невозможно.

– Вы хотите сказать, что любая попытка остановить самоубийцу – пустая трата времени?

– Очень важно хотя бы постараться помочь человеку. После этого многим уже никогда не придет в голову мысль испытать судьбу еще раз. Но если принято твердое решение по собственной воле унта из жизни, в конце концов так и произойдет.

– Я не знаю, какое решение принял Нолан. Я вообще его не знаю!

Хелена разразилась рыданиями. Когда они начали стихать, я протянул ей салфетку.

– Ненавижу слезы, – проговорила она, успокаиваясь. – Только не могу сдержаться.

Я промолчал, и после краткой паузы Хелена продолжила:

– Меня можно считать его палачом. После смерти матери юрист, заправлявший родительской недвижимостью, сказал, что каждый из нас должен написать по завещанию. Недвижимость – это слишком громко сказано. Домишко с кучей барахла. Мы с братом отдали его внаем, поделили деньги, а когда после развода я попросила у Нолана разрешения жить там и отсылать половину арендной платы ему, он отказался от денег. Заявил, что не нуждается в них, вообще ни в чем не нуждается. Может, это стало первым предзнаменованием?

Я не успел ответить, как Хелена вновь поднялась:

– Сколько у нас еще времени?

– Двадцать минут.

– Вы не обидитесь, если я уйду раньше?

Машину, коричневый «мустанг», она оставила не доезжая до дома, там, где дорога, широкой змеей спускаясь с Беверли-Глен, делает крутой поворот. В раскаленной утренней дымке плыл освежающий аромат хвои, поднимавшийся от росших в овраге неподалеку сосен.

– Спасибо вам. – Хелена открыла дверцу автомобиля.

– Захотите приехать еще раз?

Она села за руль и опустила боковое стекло. Машина вылизана до блеска и абсолютно пуста, если не считать двух белых медицинских халатов на вешалке у задней дверцы.

– Можно мне связаться с вами чуть позже? Я не помню своего графика дежурств.

Ария «не беспокойтесь, я сам вам позвоню», только исполненная в нарушение всех традиций не врачом, а его пациентом.

– Конечно.

– Еще раз спасибо, доктор Делавэр.