— Таким, как я? — понимающе кивнул он, поразительно точно угадав невысказанную ею часть фразы.

Разговор принимал всё более причудливый оборот. Саша сочла за лучшее не отвечать на провокационный вопрос. Но проницательный Гизу явно почувствовал её скрытое технократическое высокомерие по отношению ко «всем этим болтунам», к которым она мысленно причисляла и его самого.

— Не подумай только, что я обижаюсь, — вновь чудным образом прочитав её мысли, успокоил Сашу Рикардо. — Мой собственный публичный образ достаточно хорошо мне известен. И мне совсем несложно догадаться, какие чувства этот образ может вызывать у тебя. Я лишь об одном хочу спросить. Ты так уверена, что правильно рассмотрела за обёрткой содержимое?

— Это имеет значение? — спросила она, до последнего не желая идти на откровенность, на которую он её вызывал.

— Да, имеет. Зачем мне всё это, по-твоему? — спросил он, кивнув головой в сторону, где продолжался праздничный фуршет. — Как ты думаешь?

«Ну ладно. Я сделала всё, что было в моих силах, чтобы не раскачивать лодку и не лезть в неприятности» — подумала Саша, смиряясь.

— Думаю, ты любишь всё это, — ответила она, смело посмотрев ему в глаза. — Деньги, славу, власть. Азарт большой игры. Любишь чувствовать себя победителем, покорителем вершин и самым матёрым альфа-самцом. Но ты, конечно же, скажешь, что на самом деле у тебя гораздо более благородные и возвышенные мотивы. Ведь таковы правила игры. Публичное пространство — огромный слоёный торт из лжи, заправленный враньём и посыпанный сверху сладкими байками. Наш мир таков. Таков путь к богатству, влиянию и успеху. И я вовсе не хочу судить никого, кто по нему пошел. Бедняки, которые сетуют на несправедливость жизни и злых бездушных богачей, на самом деле завидуя им и втайне желая занять их место, смотрятся жалко. Я — не такой человек. Но у меня всё же несколько другие приоритеты в жизни. И я инстинктивно тянусь к тем, у кого они схожи с моими. Вот и всё.

Рикардо некоторое время молчал, обдумывая её ответ, прежде чем изречь:

— Если позволишь, Саша, я поделюсь с тобой одним воспоминанием из детства.

Тёрнер кивнула, и он начал говорить, задумчиво глядя на огни космодрома:

— Однажды я задал своему отцу важный вопрос. Я тогда был ещё мальцом. Но родители не ограничивали мне доступ к информации, а наоборот, поощряли пытливость. Так что я не был похож на Сиддхартху Гаутаму до первого выхода из дворца. В пять-шесть лет я уже знал обо всех глобальных проблемах человечества. И эти знания ужаснули меня. Я не мог понять, как вообще можно думать о чём-то ином, когда на нашей планете происходят такие экологические и социальные бедствия. Так вот, я спросил у отца, почему мы, наша семья — такие плохие и корыстные люди. Он удивился этому вопросу, но понял, что он меня действительно беспокоит. Папа всю свою жизнь был крайне занятым человеком. Но каким-то невероятным образом он всегда находил время на меня. Он присел рядом со мной, улыбнулся и спросил, с чего я это взял. И я объяснил ему, что мы не можем быть хорошими, раз мы живём в таком изобилии и комфорте, когда так много людей вокруг страдают. Будь мы хорошими, мы отдали бы всё, что имеем, нуждающимся, и жили бы наравне с ними. Ведь это было бы гуманно и по-христиански. Папа отнёсся к моему вопросу серьёзно, будто говорил со взрослым. Он очень подробно рассказал мне, как много денег и усилий тратит его компания и наша семья на решение всех этих проблем: на развитие социальной инфраструктуры бедных районов нашей страны, на решение экологического кризиса и сохранение редких видов в Амазонии, на расчистку мусорных островов в Атлантике, на многое другое.