По трофеям получалось так же все более чем хорошо. Сейчас все еще отлавливали коней, но было понятно, что и здоровых лошадей мы раздобыли не менее тысячи, это без того, что союзным половцам отдадим. Луков половецких полтысячи. Вот и получится еще создавать отряды лучников даже вооружённых сложносоставными луками. Двадцать три вола из обоза, телеги, массу орудия и доспехов. Особенно привлекали брони русичей.

Но пока еще все окончательно не подсчитано, цифры только на вскидку и кроме трофеев, хватает иных дел. Вот я и собрал импровизированный узкий Военный Совет из себя, Геркула и Алексея.

Я кивнул головой и показал жестом, чтобы начали докладывать. Голос все еще не восстановился, а котелок с водой еще не закипел, чтобы я добавил в кипяток сваренную на меду малину и подлечил свое горло. Видя, что Геркул с Алексеем замялись, кому именно докладывать, я указал на Геркула.

Было некоторое чувство вины перед этим воином, который баюкал левую руку, на которые были наложены шины. Все же вагенбург, которым командовал Геркул стал своего рода приманкой для врага, стягивая неприятельские силы и давая возможность для меня не проиграть бой.

— Из пяти сотен, у меня более ста пятнадцатипотерь. Большая часть ранеными, но я не учитывал тех, у кого царапины, или какие ушибы, таких тоже много. Так что временно, но половина воинов не может ни работать, ни воевать, — докладывал витязь-брат Геркул.

Мда… Из двух тысяч в строю условно лишь чуть больше половины воинов. И пусть иные оклемаются, тем более, что им интенсивно оказывается первая помощь, но по моим понятиям — это Пиррова победа.

— Аепа сильно ранен, крови потерял много, у него правая кисть с руки отрублена, — сообщил Алексей, после того, как назвал потери среди воинов первого военбурга.

Больше всего, если соотносить количество воинов и число потерь среди них, пострадали лучники. Имея крайне низкую степень защиты, они, попадая под стрелы врагов, получали раны и увечья, часть из которых в нынешних условиях несовместимы с продолжением жизни.

У нас была организована примитивная, но медицинская служба. В каждом десятке был воин, которых, по крайней мере, мог перевязать рану, знал, где нужно пережать, чтобы раненый не истек кровью. Были четыре травника, которым я постарался вложить в головы понятия военно-полевой хирургии, насколько мне, опытному солдату из будущего, это направление было знакомо.

Тут все сложно: начиная от антисептики, заканчивая перевязочными материалами, инструментами. Так что стрелы, как и порезы от рубящего оружия, они прижигались. То и дело, но я слышал истошный крик — кричали воины, которым прямо сейчас старались либо спасти жизнь, либо ускорить смерть. Много умирало от полученного болевого шока в процессе «лечения», сердце не выдерживало такие муки. Но ничего не делать — это не вариант, это преступление. Нужно дать человеку шанс выжить, ну и сохранить те средства, которые вкладывались в него, когда он обучался.

Что касается союзных половцев, то они потеряли половину от всех своих воинов. Но, что не отнять, сражались они мужественно и сильно помогли, так как существенно ослабили главную ударную силу вражеского войска — мятежных русичей.

— Получается, что нас, тех, кто биться сможет, только тысяча и еще две сотни, в ближайшее время может быть на сотню больше, оклемаются ушибленные, — закончил доклад Геркул.

И в таком случае возникал бы вопрос: а что делать дальше? Но у меня было решение, которое никак нельзя принять за трусость.