– Честь имею, господин капитан! – лихо произнес он, прикладывая ладонь к треуголке.

К подъезду дома, рявкнув гудком, подкатил сверкающий черным лаком «Линкольн». Швейцар, оттолкнув Владимира, бегом бросился к машине, распахнул дверцу и угодливо склонился перед надменной дамой в мехах, появившейся из отделанного красной кожей салона.

– А ты как, не женился еще? – спросил сапожник, осторожно прихлебывая из кружки.

– Да как тут женишься, Миш? – грустно усмехнулся Владимир. – День прожил, и то слава Богу…

– А то я помню, ты как-то в девятнадцатом рассказывал про деваху какую-то, – продолжал сапожник, – как ее еще звали-то… Даша, кажется, да? Еще карточку с собой возил, надо сказать, недурственную такую…

– Ты лучше расскажи, как твои дела, – перебил Сабуров. – Процветаешь?

– Да убытки одни, – скривился сапожник. – Клиент пошел страшный. Вчера латышка приходит, приносит рыбацкие сапоги прохудившиеся. Я ей говорю: за такую работу пять латов, не меньше. А она мне – пустили вас к себе на свою голову… Меня все Лешка Эльвенгрен в Виндаву зовет, там вроде как полегче, чем в Риге, конкуренция меньше…

– Миш… – нерешительно перебил сослуживца Владимир.

– Чего?

– Ты меня не выручишь? Матери лекарство нужно купить и за квартиру расплатиться, а меня сегодня из порта турнули…

– Ух ты, ёфтать, – посочувствовал Миша. – Чего так?

– Да начальник там… сволочь, короче. Можешь выручить?

Сапожник молча отставил кружку, выдвинул ящик стола, достал оттуда замусоленный кошелек и, порывшись в нем, протянул другу красноватую, сильно потертую на сгибах десятилатовую купюру. Больше в кошельке не было ничего.

– Вовка, чем богат, тем и рад. Дал бы еще, но…

Владимир со вздохом повертел купюру в руках и положил ее на стол.

– Нет, Мишан, спасибо. Мне примерно раз в сто больше надо.

Сапожник озадаченно почесал затылок, сунул деньги обратно в кошелек.

– Слушай, а если в Военную Лигу? – осенило его вдруг. – Там же касса есть. Да и полковник Шептицкий твой однополчанин, у вас же вроде отношения хорошие.

– Да ну, когда это было? – поморщился Владимир. – Еще на Великой войне. Неловко навязываться…

– Неловко знаешь что? – наставительно произнес сапожник. – Голым задом на еже сидеть.

– …да к тому же им самим бы кто подал сейчас, по-моему, – договорил Сабуров.

С минуту посидели молча.

– А у Савельева ты был? – наконец спросил сапожник.

– Был. Он теперь швейцар. Португальский учит…

– Во, ёфтать! – снова воскликнул Миша. – Вовкин, ты знаешь, к кому сходи?! К Поволяеву, Андрюхе! Ну, штабс-капитан, артиллерист… Рыжий такой, длиннорукий… Ну, помнишь, под Нарвой, когда красные броневики поперли, а наш единственный танк в болоте засел? Он еще трехдюймовку на прямую наводку тогда выкатил и пошел чесать?..

Конечно, Владимир помнил этот бой. Оскаленное от ярости лицо рыжего артиллериста, рявканье трехдюймовки, суету канониров и беспорядочный стрекот красных пулеметов. Броневики, попавшие в засаду, разворачивались, пытаясь улепетнуть к своим…

– Ну, помню, – сказал он неуверенно. – Но я с ним так… Шапочно…

– Да ну, китайские церемонии! Он же с полгода как свой трактир на Пушкина открыл, коммерсант! И парень он нежадный.