Ее, шахту эту, создавали годами. Считанные часы требуются, чтобы ее разрушить. Через неделю последний кусок кокса будет загружен в печи — остановятся плавильные цехи, замрет электролиз, самые крупные в стране заводы перестанут выдавать продукцию. Это будет рана, серьезная рана, нанесенная всей стране, всей промышленности страны. За нее ответит он, Пинегин, его одного спросят: «Что же ты смотрел? Как ты допустил это?» Он гордился собой, своей беспорочной службой, ни один выговор не запятнал его биографию. Хуже, чем выговор — позорное снятие с работы завершит эту начавшуюся сегодня цепочку событий…
Пинегин мотнул головой, словно отбрасывая в сторону эти мысли. Решение его было твердо.
— Ответите, конечно. На то вы и руководители, — проговорил он мрачно. — А пока осуществляйте, что задумали.
Он не сдержался. Он подошел к Симаку, громко ему заметил:
— Вот уж не ожидал, чтобы так скоро исполнились твои страшные пророчества. Теперь надо признать — один ты по-настоящему понимал положение.
Симак промолчал. Воспользовавшись тем, что Пинегин повернулся к насупленному, замкнутому Волынскому, Симак быстро отошел в сторону. Он тронул за плечо уходившего Мациевича.
— Слушай, Владислав Иванович, я спущусь с тобой. Без твоего разрешения меня не пропустят.
Мациевич враждебно посмотрел на него.
— Зачем? Контролировать меня собираешься? Успеешь — будет официальное расследование.
Симак покачал головой.
— Не к чему нам теперь ссориться, не до того.
Мациевич угрюмо отвернулся.
— Ладно, поторопись переодеться. Ждать не будем.
Сводный отряд горноспасателей уже был в сборе у проходной. Мациевич сухо кивнул начальнику отряда, сделал знак, чтоб он шел рядом с ним. Уже в штольне к ним присоединился подоспевший Симак. Отряд спасателей — они тащили тяжелое снаряжение и не могли быстро двигаться — отстал от своих руководителей.
Мациевич коротко объяснил свой план спасательных работ.
— В вентиляционные печи заходить только там, где двери не в порядке. И особенно не задерживаться — за один выход отряда все равно всю систему проветривания не восстановить. В открытые штреки, уклоны и квершлаги заглядывать по два — быстренько пробежать и догнать остальных; мало вероятно, чтоб в открытых ходах сидели люди. У всякого завала останавливаемся, может, оставляем часть людей для немедленной расчистки — у нас нет гарантии, что под обломками не погребены раненые. Основная же масса, в том числе мы сами, без всякой задержки — на нижние горизонты. Рабочие оттуда не выбирались — значит, они нас ждут.
— Правильный план, — одобрил начальник отряда. — Я то же самое хотел предложить.
Мациевич покосился на Симака. Симак молчал.
Первую остановку пришлось сделать сразу за рудничным двором, в месте, где от главной штольни отходило много транспортерных штреков и квершлагов: в некоторых из них были разрушения. Проверка ближнего завала ничего не дала — свет лампочек пронизывал хаотическое переплетение бревен и досок, людей под ними не было. Зато бойцы, обследовавшие второе обрушение, наткнулись на следы человека, лампочки осветили зажатую бревнами каску. Начальник отряда скомандовал начать раскопки. Мациевич и Симак помогали молодым бойцам отбрасывать лопатами землю и камни и поднимать бревна. Внизу, под перепутавшимися балками, обнаружили Синева. Он был без чувств, но жив. Горноспасатели знали нехитрые правила оживления потерявших сознание, три человека энергично возились с Синевым. Начальник отряда заметил Мациевичу:
— Может, пойдем, Владислав Иванович, пока они тут приводят его в чувство? Люди ведь там ждут нас.
Мациевич угрюмо всматривался в лицо начавшего уже дышать и шевелить руками Синева; теперь оно из черного стадо бледным, его обтерли ватой со спиртом. |