Широкий гезенк уходил вверх метров на пятнадцать. В нем было несколько сот кубометров сравнительно чистого воздуха. Люди, раньше задыхавшиеся на истощенной свежей струе, сейчас дышали свободно и шумно. Уже слышались смех и шутки — в любом, самом отчаянном положении всегда найдется что-нибудь такое, над чем можно посмеяться.

— А Колька Серкин летел на двадцать метров впереди взрыва! — говорил молодой шахтер. — С такой скоростью можно башкой стену прошибить и наружу выскочить.

Серкин, такой же молодой парень, как и тот, что над ним потешался, смущенно оправдывался. Он впервые попал в подземный взрыв, но слышал о них много страшного; ему показалось, что сама смерть у него за плечами. Старые рабочие не шутили, они знали, что испуг Серкина не так уж был бессмыслен, — смерть в самом деле дежурила неподалеку, они от нее еще не избавились. Гриценко сердито прикрикнул на парней:

— А ну, кончай базар! Без ваших смехунчиков тошно!

Парни притихли. К Ржавому подсел Харитонов. Он проницательно поглядел на сосредоточенного Ржавого.

— Слушай, Василий, — сказал он тихо. — От меня скрываться нечего. Что ты там увидел напоследок?

Ржавый рассказал ему об увеличении метана в воздухе и своих опасениях, что вверху спутана вся система проветривания.

— Плохо наше дело, — невесело сказал Харитонов. — Если вентиляторы не остановят, часа три еще промучаемся — может, за это время подойдут спасатели. А если остановят, через пять минут после остановки передохнем, как мыши.

— Не остановят, — отозвался Ржавый. — Я с Синевым передал, что мы тут.

Харитонов задумчиво сказал:

— Если добрался твой Синев. Сейчас, похоже, где-то основательно грохнуло. Вполне вероятно, попадет в обвал.

Они помолчали. Второй взрыв донесся до них только слабым содроганием в земле, но смысл этого содрогания был понятен. Оба думали об одном: никто не знает, живы ли они, скорее даже, наоборот, уверены, что они погибли, раз не выбрались наружу. Зачем же тогда нагнетать свежий воздух в шахту, разносить пожары, порождать новые взрывы? Шахта в грозной опасности, нужно спасать шахту, людям после двух таких взрывов не помочь — вполне резонно это соображение.

— Не остановят, — ответил Ржавый мыслям Харитонова и своим. — Уверен — не остановят…

Харитонов продолжал:

— Знаешь, я все думаю: отчего случилось? И мысль у меня одна нехорошая — не Скворцова ли тут причиной?

Ржавый изумился.

— Да как она могла бы? Соображаешь? Она ведь только записывала, что мы делали.

Харитонов кивнул головой.

— Вот-вот, сидит и записывает. Мы с тобой не в счет, а другие, видел, как относятся? Трясутся, как бы она секреты не выведала, что ли. А Сергей — парень молодой. Как бы он не пошел чего-нибудь выкидывать, знаешь, чтобы себя показать, — в шахте такие штуки опасны.

— Семеныч не даст, — возразил Ржавый. — Бывалый старик. — Соображения Харитонова показались Ржавому, однако, основательными, он невесело закончил: — Что гадать, толку от этого не будет. Сейчас меня один метан беспокоит.

Харитонов посмотрел на бензиновую лампочку в выбоине стены — кто-то принес ее в гезенк, Ржавый свою потухшую оставил на развилке. Обоим показалось, что около пока еще спокойного пламени начинает появляться знакомое голубоватое сияние. Харитонов пробрался к лампочке и задул ее. Гриценко выругался — это была его лампа, он, как и Ржавый, никогда не расставался с ней.