Изменить размер шрифта - +
Я никогда не торопился списывать мои обостряющиеся проблемы в школе на расизм. Скрытое неуважение, многочисленные отстранения от занятий в седьмом и восьмом классе, неприглашение на вечеринки и школьные мероприятия… Я чаще объяснял это тем, что я был баптистом в католической церкви, а вовсе не тем, что я был черным в мире белых. Школа даже уговаривала родителей покрестить меня в католики, но они отказались, несмотря на то что это скостило бы двадцать процентов с годовых взносов. Они знали, что по успеваемости это была лучшая школа в округе, поэтому настаивали, чтобы я терпел.

Но переломный момент наступил в середине восьмого класса. Я был членом школьной футбольной команды и к тому времени показал себя лучшим защитником — у меня было семнадцать перехватов за десять игр.

Каждый год футбольная команда устраивала банкет в честь окончания сезона для всех игроков, их родителей и тренеров. Дети, которым выдавали награды, должны были сидеть в переднем ряду и выходить на сцену для принятия поздравлений. Поскольку у меня было больше всего перехватов, я должен был получить награду «Лучший защитник года». За неделю до этого сестра Агнес сообщила мне, что из-за моего отстранения от занятий (которое было еще до начала футбольного сезона) мне не разрешается сидеть в переднем ряду и принимать награду на сцене. Я был разочарован, но решил, что это справедливо — правило есть правило, и ведь все равно все знали, что я заслужил приз.

Но в день самого банкета я увидел своего белого товарища Росса Демпси, сидящим в первом ряду, готовым получать свой трофей, хотя нас с ним отстраняли вместе.

Эта несправедливость меня разъярила. Я пошел к родителям и рассказал, что произошло. Не сказав ни слова, они переглянулись, встали, и мы вместе ушли. Это был редкий, но важный момент полного взаимопонимания.

Домой мы ехали в полной тишине. Пару дней спустя, за ужином, папуля, не отрываясь от своей тарелки, сказал «с этой школой покончено».

Вот и все.

 

Тем летом было очень жарко.

Бизнес процветал, деньги лились рекой, и папуля решил, что может позволить себе купить домашнюю 8-миллиметровую видеокамеру «Кодак» и проектор. Вот это было реально круто. У камеры была такая резиновая штука под глаз и кожаный ремешок на запястье, чтобы ты случайно не уронил дорогущий аппарат на асфальт.

Если бы папуля родился в другом месте в другое время, он бы точно пошел в искусство. В подростковом возрасте кто-то из учителей одолжил отцу фотоаппарат, и он был в восторге. Бегал по всей Северной Филадельфии, фотографируя все вокруг, а после научился и сам проявлять пленку.

Но когда это стало отнимать слишком много времени и внимания, родители и учителя напомнили ему, что в жизни нужно работать и зарабатывать деньги. Фотография была недешевым хобби. Когда его отправили в интернат, фотоаппарат пришлось вернуть. Его сердце было разбито, но любовь к фотографии так и не прошла.

Новая видеокамера сделала его «тем самым» папой, который приходит на семейные посиделки или дни рождения и бегает там с камерой за детьми, заставляя нас улыбаться и делать что-нибудь смешное. Поскольку камера не записывала звук, он настаивал, чтобы мы вели себя нарочито карикатурно, как Чарли Чаплин, чтобы можно было передать эмоции без звука.

Папуля с камерой отрывался. Когда нужно было работать, он был сама серьезность. Но когда включалась видеокамера, ему вдруг хотелось, чтобы я прыгал, бегал и дурачился. Я же на камеру реагировал только так — меня невозможно было прогнать из кадра, даже когда он пытался снять что-то другое (да-да, это я изобрел фотобомбинг).

После съемок папуля бежал в подвал, приделывал простыню на стену и осторожно заряжал пленку в проектор. После череды неудачных попыток и чертыханий простыня на стене внезапно начинала светиться… и вдруг на ней появлялись мы! То поездка за город, то чей-нибудь день рождения.

Быстрый переход